День рождения
Шрифт:
— Не беспокойся, агай. В лагере отосплюсь.
— Ай-хай, вряд ли. В армии — дисциплина.
— В действующей — дисциплина. А лагерь — это курорт. Чистый воздух, палатки.
— Тимергали пишет, они там тоже летом в палатках живут.
Проводив соседа, Сахипгарей долго стоял на крыльце, прислушиваясь к голосам в доме, к шуму дождя. Не давала покоя мысль о разлуке с семьей. Сколько пришлось ему бывать на стороне, но такой тоски испытывать еще не приходилось.
«Наши не допустят войны. А готовность все равно нужна. Не мешает иногда собирать офицеров и подучивать…» — подумал
— Сахипгарей!
Он вздрогнул, услышав голос жены.
— Что женушка?
— Где ты?
— Здесь. Дышу чистым воздухом.
Успокоенная, Минзифа хотела уж вернуться к гостям, но Сахипгарей ее остановил:
— Мне скоро отправляться, бисекей.
Минзифа еле сдержала крик, бросилась на грудь мужу.
— Ладно, утри слезы. Я же ненадолго. Самое большее три-четыре месяца продержат, — сказал он, стараясь убедить скорее себя, чем жену.
Когда ночной мрак стал рассеиваться и в предрассветном тумане начали вырисовываться Карамалинские горы, окутанные облаками, к воротам подъехал тарантас, запряженный любимым Гнедым Сахипгарея…
Вся деревня вышла провожать своего председателя.
XXIII
После беспрестанных ливней погода наконец прояснилась. И деревня выехала на сенокос.
В такое время и Малика не сидела сложа руки, делала, что было по силам. «Нехорошо в такое горячее время без работы ходить. Как ни говори, — думала Малика, — я же не простая мать. Один сын границу охраняет, другой — нефтяник. Нефтяник разве уступит колхозному бригадиру? Мои сыновья не должны за меня краснеть». И она пошла на работу с женщинами и школьниками.
Бригадир привел их к картофельному полю, заросшему сорняком, а Малике дал другое задание:
— Апай, ты сможешь обед сварить для работников?
— Одна?
— Одна. Для мелких поручений пришлю тебе несколько ребят.
— А где продукты?
— Сейчас привезут. Мяса не жалей, апай. К обеду должны подойти мужчины, они камень возят для строительства фермы, надо будет досыта накормить.
Малика пошла к подъезжавшей с продуктами подводе и удивилась, что продукты сгружал Хабибулла.
— Атахы, ты уже вернулся с покоса?
— Вернулся. А ты почему не дома?
— Да что ты, отец! Видишь, даже старухи на помощь вышли.
— Ну и хорошо, что ты здесь. А то… что-то у меня на сердце нехорошо. Сегодня во сне Тимергали видел… Будто бы в отпуск приехал…
— Может, приедет? Писал ведь в письме…
— Не знаю. — Хабибулла явно чего-то недоговаривал. — Много времени прошло. Писал: «Телеграмму дам, если отпуск дадут…» Пока нет никаких вестей. Наверно, не отпускают.
— Не говори так. — Малика рассердилась: — Нельзя сны к плохому толковать. Брось эту дурную привычку.
— При чем тут сон? Говорят, Абделькасим, сын Абдельхая из соседнего аула, написал, будто бы… Что над ними стали летать черные вороны. Германцы будто так и кишат на границе… Душа болит у меня.
— Германское царство разве не в дружбе с нами?
— Дружба! — Хабибулла засмеялся: — Да никогда не поверю, пусть что угодно говорят! Пусть хоть поклянутся мне — не поверю, что с Гитлером у нас
Малика со страхом огляделась по сторонам:
— Ох, уж этот язык твой! Пропадешь ты через него!
Тут прибежали ребята, и старики перестали спорить.
Только у Малики после разговора с мужем какое-то тяжелое чувство осталось на душе. Она дала девочкам задание, а сама позвала Закию:
— Доченька, идем-ка, поможешь мне.
Хабибулла собирал сухой хворост, девочки чистили картошку. Закия натаскала воды из родника и наполнила казан, затем ополоснула посуду, приготовила все к обеду. Малика чувствовала к ней какую-то особую нежность.
— Не поднимай, дочка, тяжелое. Ведра не наполняй так, покалечишь себя, — сказала она.
Ее забота смущала Закию. «Неужели Миннигали что-нибудь сказал ей обо мне? Наверно, так. Хоть бы не начала чего выспрашивать».
Мать чутким сердцем все понимала, не надоедала девушке разговорами. И действительно, какое ей дело до молодых? Пусть как хотят, так, и поступают. Самое главное — девушка работящая, быстрая, ловкая. Хорошая пара ее сыну. Кто не любил никогда, тот несчастный человек, холодный, слепой. Какой интерес ему жить на свете?.. Вот ведь жизнь! Кажется, совсем недавно Миннигали был ребенком. И не заметила, как стал мужчиной. До его возвращения остался еще один год. За это время Закия закончит десятый класс. Сыграют они такую свадьбу! Хабибулла с Маликой будут сидеть в самом центре стола. А потом станут они бабушкой и дедушкой, будут нянчить внучат. На кого будут похожи внуки? В чью родню потянут? Говорят, внуки еще ближе и дороже детей. Почему так?
— Иной[21], мясо закипело. Соли маловато. Добавить? — спросила Закия, пробуя бульон из деревянной ложки.
— Добавь, — сказала Малика. Ей почему-то захотелось обнять Закию и приласкать, как родное дитя. Но она старалась не давать воли своим чувствам. Посмотрев через плечо Хабибуллы, подкладывавшего дрова под казан, на огонь, она сказала: — Отец, не топи так сильно. Суп вкуснее, когда кипит на слабом огне.
— Тогда я пойду немного травы накошу, — сказал старик.
— Далеко не уходи, понадобишься.
Муж ушел. Малика поторопила девушек, чистивших картошку:
— Вы не очень-то возитесь, девчата. Если запоздаем о обедом, стыда не оберемся.
Закия разложила на холстине, расстеленной в тени березы, посуду и помогла дочистить картошку.
— Давайте закончим работу поскорее и пойдем искупаемся.
«Умница! Мой младшенький не пропадет с Закией, — подумала мать и тут же пожалела, что не поженили они Ти-мергали. — Двадцать четвертый год идет, а все еще один! Не послушался отца с матерью. Женился бы до армии, как было бы хорошо. Сколько сватали мы ему дочку соседа, почему-то не захотел. Разве может взрослая девушка два-три года ждать? Взяла да вышла замуж. Сейчас так славно живут. Правда ли, что любит он Тагзиму, как говорят люди? Нет, не должно этого. быть. Какой стыд-позор, если молодой холостой парень полюбит разведенную женщину! Да и я сама смогу ли назвать невесткой женщину, которая не по душе? Правда, теперь дети редко спрашивают у своих родителей, на ком жениться…»