День Венеры
Шрифт:
Первое, что увидел Ломов, был до странности близкий горизонт, который четко разделял багряное небо и черную поверхность. Небо пусто. Рой "ос", атаковавший "Тетру", исчез. На поверхности тоже ничего живого. Вокруг, сколько хватал глаз, лежали черные прямоугольные плиты в полметра высотой, расположенные строгими рядами. В проходах сквозь мелкую щебенку змеились прозрачные языки пламени, словно горел разлитый бензин. По мрачной торжественности и тишине место это сильно смахивало на кладбище.
Цепляясь за край люка, Ломов спустился на грунт. Атмоскаф косо стоял на несущих шарах, два из которых были пробиты. "Вот тебе и пластолит, - подумал Ломов.
– Ай да "осы"!" Он обошел "Тетру".
– Руку давай!
– закричал он.
– Эк тебя...
Человек в яме скрестил руки на груди, поднял голову. Растрепанные волосы, борода, усы, хламида серая на плечах - это не Гал... Ломов стал столбом, открывая рот, как рыба на песке. Спит он, что ли?
– Меня зовут Галилео Галилей, - глухим, но гордым голосом сказал человек.
– Математик и философ, к вашим услугам. Позвольте узнать ваше имя...
"Сплю, - подумал Ломов.
– Или галлюцинирую... Галим Галин, Галилео Галилей, галлюцинация..." Он зло ущипнул руку, но упругий комбинезон не поддался. Прижал пальцем глазное яблоко. В багровом полумраке трудно было понять, раздваивается человек в яме или нет. "Все равно сплю, - решил Ломов.
– Конечно, сплю. Иначе меня давно раздавило бы и обуглило... А раз сплю, то бояться нечего. Надо что-то говорить. Как там по этикету?.."
– Разрешите представиться, синьор, - невероятно фальшивым голосом сказал он.
– Михаил Ломов, бионетик.
Он щелкнул каблуками и кивнул. Впрочем, кажется, следовало полуприсесть, низко склонить голову и помахать перед собой шляпой. "Обойдется, - сердито подумал Ломов.
– Буду еще танцевать перед собственным сновидением..."
– Вы не поэт?
– удивился Галилей.
– Никак нет, - отрапортовал Ломов.
– Как же попали сюда?
– Прилетел на атмоскафе.
– Ломов пожал плечами.
– А вы случайно не пришелец?
– Я Галилей. Отбываю наказание...
– На Венере?
– Ошибаетесь. Венера находится на третьем небе, а здесь...
– Галилей горестно вздохнул.
– Да вылезайте же из ямы, там огонь!
– Осужден вечно гореть...
– Позвольте, но вас оправдали!
– Кто?
– теперь уже Галилей растерялся.
– Когда?
– Ну как же!
– Ломов, гордясь и во сне сохраненной сообразительностью, спешил сообщить радостную весть.
– Какой-то прогрессивный папа признал ошибки. Ваше дело пересмотрели. Оправдали Джордано Бруно и Кампанеллу.
– Оправдали...
– Галилей горестно покачал головой.
– Слишком поздно. В его голосе появились недоверчивые нотки.
– Вы воистину тот, за кого себя выдаете? Вы не сам сатана искушающий?
– Да нет же, я с "Тетры". Вон она стоит.
– Аппарат поврежден, - заметил Галилей.
– У него неестественное положение.
– Нас атаковали красные "осы". Пробили два несущих шара.
– Гарпии.
– Галилей понимающе кивнул.
– Архангелы отгоняют их беззвучным визгом, который слышит только Цербер.
– Ультразвук?.. Конечно, ультразвук, раз его слышит собака! Спасибо за информацию. Однако давайте пройдем на атмоскаф. Выпьем кофе, поговорим.
– Не могу.
– Глаза Галилея горели любопытством.
– Так вы говорите, что это Венера?
– Да, это Венера, фазы которой вы открыли.
– Расскажите!
– потребовал Галилей.
– Что тут рассказывать? Вы были правы - планеты вращаются вокруг Солнца. Через
– Ломов присел на ближайшее надгробие.
– Дело в том, что народонаселение растет. Через двести лет Земля нас не прокормит. Что делать? До звезд далеко, Марс и Венера непригодны для жизни. Необходимо переделать их. Расчеты показали, что атмосферу Венеры можно изменить. И вот мы создали кианы, полуорганическую жизнь с генетическим кодом различных деревьев. Слово "киан", собственно, означает кибернетический ананас.
– Ломов усмехнулся. Ученая шутка... Но есть кибернетические березы, осины и так далее. Венерианская атмосфера на девяносто шесть процентов состоит из углекислого газа. Бесчисленное множество кианов полетит над планетой, разлагая его. Углерод используют для увеличения массы, а кислород оставят в атмосфере. Через сто лет парниковый эффект исчезнет. Венера будет пригодна для жизни. А кианы станут основой венерианской химии, проще говоря - углем. Вы понимаете?
Галилей торопливо кивнул. Он подался вперед, упершись руками о край могилы. Языки пламени лизали спину, бились под ногами, выхватывая из багрового сумрака скуластое лицо, на котором застыло выражение напряженного внимания.
– Вот, собственно, и все. Я по профессии бионетик, нечто среднее между биоником и кибернетиком. Специалист по кианам...
– Превосходно, - прошептал Галилей.
– У науки появилась зримая цель - я это предчувствовал.
– То есть?
– не понял Ломов.
– Разве вы не имели ясной цели?
– Я пытался постичь суть вещей и явлений. Пытался установить истину - в этом заключается высший смысл жизни. Я отстаивал истину всеми средствами, иногда позорными. Но моя работа мертва. Моя работа безразлична людям.
– А Кеплер, Торичелли?
– Как и меня, их никто не знал. Народ в своем невежестве почитал бесполезных герцогов, кардиналов, пап.
– Вы были несчастны...
– Я был счастлив! Наводя телескоп на Венеру, изучая законы плавания тел, я был счастлив!
– Понимаю. Но радость открытия - это счастье на одного. Я говорю о всеобщем признании правильности и необходимости открытия.
– Да, этого мы лишены.
– Галилей опустил руки и потупился.
– Впрочем, был у меня один день...
– Расскажите, - попросил Ломов.
4. МАТЬ ЛЮБВИ ПОДРАЖАЕТ ЛУНЕ
Говорят, что пятнадцать веков назад на удлиненной вершине Яникульского холма стояла дача насмешника Марциала. Поэт выбрал поистине благодатное место. С отлогого склона видны семь державных гор, на которых покоится вечный Рим с его соборами, дворцами и лачугами. Высокая стена императора Аврелиана обегает город и замирает у подножия холма, остановленная воротами святого Панкратия. Немного дальше - Мульвиев мост, под которым по Тибру скользят купеческие и рыбацкие суда. Городской шум не доносится до вершины Яникульского холма. Под вечнозелеными кронами пиний и каменных дубов благоденствует тишина. Едва заметный ветерок разносит запах цветущего миндаля и вишен. Над садом плавно возносится к ясному небу изысканная кровля дачи, освещенная вечерним солнцем. Хозяин поместья, молодой маркиз Федерико Чези, прохаживается по внутреннему залу, самолично проверяя сервировку стола. Он горд и взволнован. На даче гостит Галилео Галилей, первый математик Пизанского университета и философ великого герцога Тосканского. В эту ночь Федерико надеется стать свидетелем торжества идей великого ученого. Он пригласил в поместье виднейших математиков, философов и богословов. Конечно, будут члены Академии Линчеев*, президентом которой он является восемь лет.