Deng Ming-Dao
Шрифт:
Глава двадцать четвертая Шанхай
Неужели это и есть ад?» – спросил себя Сайхун, когда они высадились в доках Шанхая. Все вокруг казалось страшно чужим и непривычным – впрочем, оно и в самом деле было таковым. Осторожно пробираясь по хлипким подмостям через орды орущих, плюющих, немытых людей, он вдруг увидел городской горизонт. Вдоль знаменитой шанхайской Набережной внушительной стеной высились огромные здания из стали и бетона. Они были гораздо выше всего, что молодой даос повидал в своей жизни, за исключением, пожалуй, гор. Четкие линии, окна идеальной прямоугольной формы, отголоски греческой и римской архитектуры, импозантные серые колонны и стены – все это казалось совершенно непривычным для глаз.
Едва ступив на набережную, трое товарищей тут же почувствовали себя детьми на праздничном параде. Напор людской массы мог свести с ума кого угодно, а попытки спокойно идти оказывались такими же безуспешными, как намерение собственноручно остановить паровоз. Изо всех сил протискиваясь плечом вперед, Сайхуы двигался со скоростью черепахи. Когда он очутился на перекрестке, волна странных запахов и жуткого шума буквально ошеломила его. Где был тот свежий воздух, которым так юльно дышалось на реке? Теперь отовсюду воняло горящей нефтью. Он посмотрел вдоль улицы и увидел сумасшедшую карусель рикшей – странных тарахтящих повозок, которые приводили, в движение босыми, дочерна загорелыми людьми. Но больше всего сбили Сайхуна с толку автомобили. Он обнаружил, что именно автомобили распространяли повсюду этот жуткий запах горящей нефти. Сверкающие металлические экипажи зловещего черного цвета с оглушающим рокотом плевались дымом и мчали роскошно одетых седоков по запруженным людьми бульварам.
Новые лица огромного города совсем выбили из колеи трех монахов. Тут массивные двери администрации колониальных властей. Там – зарешеченные окна гонконгских и шанхайских банков. Русская женщина, бесстыдно выставив ногу, выбирается из «роллс-ройса». В окнах чайной мелькают зажиточные брокеры. Из соседней канавы доносится сладковатый трупный запах. Старые разносчики, продающие засахаренные яблоки. Азиатский банкир в цилиндре и визитке. Спящий наркоман-героинщик; толпа пьяных матросов… Сайхун отчаянно пробирался по взбесившейся Нанкин-роуд, и с каждым кварталом голова все больше кружилась от новых и новых впечатлений.
Почти на каждом углу Сайхун замечал гангстеров – молодых, грубых, нагловатого вида парней, которые только и ждали, к кому бы прицепиться. Одевались гангстеры ярко и крикливо, а верхние пуговицы на их кителях были вызывающе расстегнуты, демонстрируя прохожим нижнюю одежду. В отличие от нормальных людей, гангстеры всегда закатывали рукава по локоть. Более того, они смешивали традиционный китайский стиль своей одежды с элементами западной моды. Последним криком считались мягкие фетровые шляпы с загнутыми вверх полями, темные очки, широкие кожаные пояса и кожаные же туфли. Но под всем этим шиком скрывались традиционные орудия разбоя: ножи, медные кастеты, пистолеты и дубинки.
Сайхун с интересом поглядывал на этот преступный сброд. Судя по всему, без их одобрения в городе ничего не решалось. Гангстеры действительно владели Шанхаем; они контролировали банки, городские власти и полицию, прекрасно научившись выживать среди остатков поселений европейцев и в условиях распадающегося под ударами войны общества. Через город шел поток во многие миллионы долларов. Этот поток был гораздо мощнее, чем Янпзы, но подчинялся он не природе, а заправилам теневого мира. Гангстеры контролировали все: и промышленность, и мореплавание, и торговлю наркотиками, и даже продажу людей в рабство.
Пожалуй, никому в Шанхае не удалось избежать контакта с Красной и Голубой бандами, как и с главным преступным синдикатом – «Зеленым Кругом». Известные в Китае общественные фигуры – Т. А. Сун, Г. Г. Гун, сестры Сун, Сунь Ятсен, Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай – в той или иной степени сотрудничали с организованной преступностью; поговаривали даже, что Чан Кайши оставался у власти исключительно благодаря «крестному отцу» Шанхая Ду Юэшэню, который обладал деньгами, умел искусно плести интриги и был сторонником политики твердой руки. Именно Ду Юэшэнь воплощал всю высоту городского извращения и всю глубину царившего в Шанхае беззакония.
Из распахнутых дверей и окон гостиниц доносились музыка, смех и аппетитные запахи свежевыпеченного хлеба и жареной ветчины. Иногда свежий морской бриз, проносясь над городом, доносил тонкий, сладковатый дым курящегося опиума и другие острые ароматы оживленных улиц. Уюн сообщил Сайхуну, что иностранцы даже пахнут иначе (хотя ни один из монахов не приближался к гостям достаточно близко). Уюн полагал, что они пахнут цветами, специями, кожей и деревом.
Уцюань рассказал, что на протяжении многих десятилетий чужеземцы разделили город на части между основными зарубежными концессиями. Британцы отхватили себе самый лакомый кусочек на самом краю Набережной, а французы освоили территорию за британскими владениями, попутно овладев и старой городской крепостью в южной части. Через ручей Сучжоу, в северном районе Шанхая, обосновались американцы; однако они не смогли обставить свои владения с такой же пышностью, что и англичане, так что в конце концов американцы предложили британцам объединиться и создать Международную колонию. В каждом иностранном квартале была своя полиция – чистый результат колониального способа мышления. Такое решение было лишь на руку преступникам: их вполне устраивало, что каждая часть города имела собственную юрисдикцию. Немалую выгоду (как в переносном, так и в буквальном смысле) имела и сама полиция, тесно сотрудничавшая с шанхайскими бандами.
Все величие иноземных кварталов разом померкло в 1937 году, когда японские захватчики оккупировали город, согнав иностранных жителей на отвратительную, неудобную возвышенность, которую называли «Шанхайские особняки». Освоившись в Шанхае, японцы быстро нашли свое место в огромной городской системе коррупции и преступлений, и эра колониализма начала клониться к закату. Город оказался полносгью во власти продажных политиков, наемных убийц, шпионов, милитаристов, гангстеров и дельцов.
Японские солдаты до сих пор представляли собой немалую угрозу. Продолжая грабить, мародерствовать, насиловать и убивать, они держали китайское население в страхе. Сайхуну и братьям-монахам приходилось учитывать это обстоятельство и сохранять осторожность. Правда, важнее всего было сопротивляться мощному влиянию Шанхая, который неумолимо ломал жизнь каждого, кто приезжал сюда.
В течение нескольких последующих дней Сайхун с товарищами устанавливали контакты с местными бандитами. Подкупом и лестью они продвигались к верхушке преступной иерархии, выслеживая нужных людей в опере, развлекаясь в чайных – и сражаясь, чтобы доказать свою силу. Наконец, они смогли договориться о встрече с Серым Лебедем – одним из главарей шанхайского преступного мира. Серым Лебедем оказалась женщина. Гангстерша изрядно опасалась покушения на свою жизнь и согласилась встретиться лишь с одним из троицы. Сайхун настоял на своей кандидатуре.
День назначенной встречи выдался солнечным и очень влажным. Сайхун шагал по улицам Французского квартала, стараясь держаться тени от растущих вдоль улицы деревьев, и чувствовал, как пот буквально ручьями стекает по шине, а мокрая одежда постепенно прилипает к телу. Воздух почти плавился от немыслимой жары, так что дышать было очень трудно. Все особняки прятались за оградами, покрытыми серой штукатуркой. В глубине мелькали деревянные и кирпичные здания, такие большие, что в них впору было устраивать школы или офисы больших компаний. Архитектурный стиль казался Сайхуну чужим и незнакомым. Что ж, он еще не был ни в Париже, ни в Лондоне, ни в Берлине, где подобные дома вряд ли показались бы такими непривычными.