Deng Ming-Dao
Шрифт:
Большая часть города была разрушена практически до основания, чего не произошло в Пекине. Война уничтожила многие городские кварталы целиком. На местах бывших улиц до сих пор виднелись груды обломков и полусгнившие тела. Сгоревише коробки домов, груды камня и дерева иа месте прежних зданий, вырубленные под корень деревья, мосты и железнодорожные пути в паутине колючей проволоки – таким тогда был Нанкин. Повсюду можно было встретить калек – с грязными лицами, выбитыми зубами и непросыхающими от слез глазами, они брели куда-то, тщетно надеясь на эти свои дома. Попрошайки. Мошенники. Деклассированные элементы. Никто в Нанкине не избежал столкновения с войной.
Долгие часы Сайхун ожидал в битком набитой гостиничной комнате на втором этаже. Когда-то это путешествие началось крестовым походом во имя воинской чести. Тогда он был родовитым воином, разодетым в шелк и нефрит. Тогда он официально просил тайный мир боевых искусств засвидетельствовать великое правое дело, за которое он боролся. Почему он не раскрыл глаза пошире еще в Цюфу! Половина старейшин давно превратились в дельцов; впрочем, бизнес стал уделом и армейских чинов. Он сражался храбро, демонстрировал героизм, но в это же время подлецы и негодяи декларировали те же святые идеалы. Теперь он видел, что мир принадлежит таким, как Ду Юэшэнь и что недавние воины успели превратиться в бандитов, вооруженных огнестрельным оружием.
Стряхнув с себя эти мысли, Сайхун решил вернуться в настоящее. Он выглянул в окно во внутренний дворик с балконами. Когда-то стены госги-ницы были белыми, теперь их покрывала сажа и мутные разводы от дождя. Сайхун посмотрел на Уюна и Уцюаня: братья тихо насупились, сжимая в кулаках вынутые из ножен мечи. Бабочка был в номере через двор напротив. Его поимка была лишь делом времени.
Когда завечерело, в комнате напротив зашевелились. Вскоре оттуда вышло несколько мужчин; одним из них был Бабочка. Сайхун кивнул головой своим товарищам. Они аккуратно вышли на улицу и подкрались к балкону. Сайхун вышел из комнаты, держа в руках четырехфутовую духовую трубку. Взглянув иа брата, он замер, потом медленно и глубоко вдохнул, словцо сдерживая рыдания. Сайхун набирал воздух в грудь, пока не почувствовал, что комок подкатил к гортани. Потом резко вытолкнул внутрь тонкой труб-ки все свои сожаления, идеалы и чувства.
Крошечная стрела со снотворным бесшумно скользнула в воздухе и впилась в шею Бабочки. Дружки Бабочки вскрикнули от изумления. Сайхун быс-цю взял новую стрелу и выстрелил еще дважды, а Укш и Уцюань ринулись вперед. Гангстеры начали поспешно вытаскивать из кобуры пистолеты, и Сайхун ничком упал на пол, чтобы избежать пули. Через приоткрытые створки окна он поглядывал на происходящее. Братья быстро расправились с бандитами, но Сайхун лишь с волнением следил за Бабочкой. Он видел Старшего Врата: тот стоял у самых перил. Бабочке удалось выдернуть стрелу, но было уже поздно – снотворное начало действовать. Бабочка пошатнулся. Заметив Уюна и Уцюаня, он попытался было спрыгнуть вниз, чтобы спастись, но сознание оставило его, л бессильное тело упало в кусты сада.
Всю дорогу обратно в Хуашань Сайхун печально спорил с Бабочкой. В нем говорил голос преданной дружбы. Когда-то Сайхун буквально превозносил своего брата, а вот теперь ему пришлось сбить своего кумира стрелами и везти на суд.
– Видишь, что произошло со мной? – спросил Бабочка.
Вагон немилосердно раскачивался. Сайхун взглянул на Бабочку. Руки у пленника были связаны за шиной, ноги широко разведены и крепко привязаны.
– Я уже слышал от тебя много красивых слов, – ответил Сайхун. – Я поверил тебе. Но ты ничуть не изменился.
– Каждый из нас должен сделать свой выбор, – сказал Бабочка, глядя в окно. – Иногда выбор получается неправильным. Реальная жизнь непохожа на рай. Мы не можем вести себя, как бессмертные.
– Реальная жизнь – это всегда испытание, – возразил Сайхун. – Чтобы попасть в рай, необходимо жить правильно. В конце концов это оправдывает себя.
– Возможно, если бы ты жил моей жизнью, то говорил бы сейчас иначе. Но не уподобляйся мне. Учись на моих ошибках. И вообще, учись настойчиво, дисциплинируй себя. Будь праведником и верши добрые дела.
– Я просто не могу поверить своим ушам! Ты, кто натворил столько бед, – ты пытаешься наставлять меня на путь истинный?
– Я это делаю только потому, что ты мой младший брат.
– И чему же ты хочешь научить меня? Хочешь сделать меня еще более доверчивым, скармливая мне всякую чепуху вроде той, что была в доме у Божественного Орла? Никогда больше не буду тебя слушать!
– Не упрямься. Может, когда-нибудь наступит день и ты поймешь, что совершил кое-какие страшные ошибки. Когда этот день придет, не чувствуй за собой вины. Не прячься от самого себя – просто в будущем постарайся ста!ъ лучше.
– Что ж, у тебя будет возможность превратить свои слова в конкретные дела. Когда Великий Мастер увидит тебя, он вряд ли развесит уши от твоего сладкоголосого пения.
– Я не боюсь наказания.
– Погоди, мы еще не приехали.
Поезд остановился, и Уцюань рывком поднял Бабочку на ноги.
– Мы на станции Хуаинь, – прорычал он. – Шагай, ублюдок.
Днем они взбирались по крутым склонам Хуашань и под вечер добрались до Храма Южного Пика. Насколько отличалась жизнь монахов-даосов от мирской суеты! Чистый воздух; земля, свободная от грязи, отбросов и разлагающихся трупов. Величественные силуэты древних сосен четко прорисовывались на фоне туч. Водопады ревели, низвергаясь с головокружительных утесов. Черными точками в небе парили ласточки и журавли; пичужки веселым чириканьем наполняли все вокруг. Несмотря на бедность и преклонный возраст, храмы и монастыри хранили свою извечную чистоту, неподвижно замерев на склонах. Душа Сайхуна наполнилась щемящим ощущением упорядоченности и спокойствия здешнего бытия. Что-то в его сердце наконец угомонилось и расслабилось.
Войдя в храм, он услышал знакомое с детства пение монахов и изумился – насколько волнующим показалось ему сейчас то, что он искренне ненавидел ребенком! Он вдохнул мягкий и прохладный воздух, ощущая тонкий аромат камфоры и сандалового дерева. Как все-таки приятно возвращаться!
Его старый учитель и ученики сидели плечом друг к другу в главном молельном зале, словно судьи.
Сайхун, Уюн и Уцюань опустились на колени. Заметив полное пренебрежение Бабочки, Уцюань дернул за веревки, которыми были связаны колени Бабочки, и силой заставил его преклонить голову.
Наступила полная тишина.
Великий Мастер знаком предложил им перейти в маленькую комнату, которая примыкала к главному залу. Это была обыкновенная келья без каких-либо украшений и утвари, с единственным окном и крошечным алтарем. Обычно монахи отдыхали там между ритуальными служениями.
Вслед за Великим Мастером в комнату вошли только два служки. Великий Мастер подошел к Бабочке и, ничего не говоря, впился в него пристальным, тяжелым взглядом. Несмотря на связанные за спиной руки, Бабочка стоял с гордо и презрительно поднятой головой.