Денис Артемьевич Владимиров
Шрифт:
(Например, я предпочитаю готовить еду на 1 раз, чтобы съесть ее свежей и горячей.
Исключения типа «суточных» щей, сложных салатов с заправкой или свинины, запеченной большим куском и теряющей неприятный запах после остывания, являются исключениями, подтверждающими правило.
Но бабушка моей 1-й жены Мария Емельяновна Наумова, заправлявшая в семье хозяйством и готовившая 1-2-3-е блюда к каждому обеду, «накладывала» одно меню на другое. В холодильнике у нее всегда стояли 2 кастрюли борща и 2 блюда
Не думаю, что она любила порченое; просто ей жилось спокойнее, когда дома имелся запас еды по крайней мере на 2 дня.)
Денис Артемьевич Владимиров тоже очень любил поесть.
Не «есть», а «поесть»; знающие толк в еде меня поймут.
Лозунг «надо есть, чтобы жить – а не жить, чтобы есть», всегда был уделом плебеев… даром, что выдвинул его, кажется, Сократ.
Жить под ним могут лишь люди, никогда не едавшие ничего слаще морковки.
(Сам я всю жизнь жил, чтобы есть.
Хорошая еда составляла для меня и одну из главных радостей жизни и ее смысл.
Даже сейчас я предпочту умереть, нежели есть макароны или пельмени из бычьих гениталий.)
В этом отношении Денис Артемьевич – узнанный достаточно близко уже в зрелом возрасте – оказался моим братом по духу, равного которому я встречал, пожалуй, лишь в Игоре Николаевиче Максимове, неистощимом при поиске гастрономических наслаждений.
Причем Владимиров не был простым гурманом, он виделся мне эпикурейцем.
Если благородное греческое слово применимо к обычному советскому человеку времен, когда даже в Ленинграде не всегда удавалось найти настоящий торт «пралине».
6
Я не знаю в точности, как складывалась студенческая судьба Дениса Владимирова.
Мама говорила, что он был старше (при советской борьбе с тунеядством, в отличие от нынешних времен, каждый год возраста среди студентов оказывался видимым), уходил в академический отпуск по состоянию здоровья (последствия пережитой блокады дали о себе знать!), затем восстановился на их курс.
В те годы я не сильно интересовался подробностями, но позже узнал, что сначала он учился на философском факультете ЛГУ, а уже потом перешел на математико-механический. Этот факт меня не удивляет; умный человек может быть кем угодно – даже историком – но вершина ума все-таки есть математика.
Денис Артемьевич Владимиров сейчас кажется мне самым умным из всех моих знакомых, хотя порой и прикрывался показной небрежностью высказываний. Об уме его говорит тот факт, что моя мама, умнейшая из умнейших, дружила с ним всю жизнь: со студенческих времен, а потом заочно-дистанционно, до самой его кончины.
А на матмехе Денис Владимиров был не просто другом, но человеком, с которым мама могла посоветоваться по любому вопросу.
На курсе девушек имелось достаточно,
(Последняя известна всему миру как специалист по истории математики, доктор наук и член-корреспондент Академии наук.
С ее дочерью Инной – ныне доцентом Оренбургского государственного университета – мы учились в одной группе.
А ее муж, ученый-биолог профессор Карим Рахимович Рахимов тоже сделался одним из моих старших друзей, хотя мы и виделись редко.)
Эпоха маминого студенчества и последующего аспирантства выпала сложной; на те годы пришлась смерть Сталина, хоронить которого некоторые ездили в Москву. Вопросы мировоззрения – и просто бытовые проблемы – будоражили юные умы, решать приходилось на ходу (и почти всегда с опасением за излишнюю откровенность). Вспоминая те времена, мама часто рассказывала, как в самых трудных ситуациях они говорили:
– Надо посоветоваться с Денисом!
И совет всегда оказывался дельным, точным и безупречным. Опередив всего на 1 год по рождению, Владимиров был старше веселых подружек на целую жизнь. Думаю, причиной служила не только пережитая блокада, он просто родился мудрым.
Эта врожденная, не объяснимая ни воспитанием, ни образованием мудрость была, пожалуй, одной из главных, не подверженных временнЫм изменениям черт моего старшего друга.
(Как, дополняя Эриха Марию, скажу, что еврей всегда рождается сразу не только старым, но и умным.)
Его манера подразумевать, не высказывая – вкладывать в реплику подтекст, ясный заинтересованному и проходящий мимо равнодушного – по сю пору видится мне, дипломированному художнику слова, непревзойденной.
Вспомню один эпизод из моей ранней студенческой поры.
(Меня могут упрекнуть в нарушении хронологии, в скачках туда и сюда, то на 10 лет вперед, то на 20 назад.
Но я пишу не биографию; я рисую портрет и потому не слежу за ходом времени, иллюстрирую детали образа фактами в тот момент, когда они приходят на память.)
Тогда мы (с мамой, приехавшей ко мне) были в гостях у Владимировых, сидели за столом, ели (а у Владимировых еда всегда могла дать 100 очков вперед и моему любимому кафе «Север» (с профитролями в шоколадном соусе) и даже ресторану «Метрополь») и пили.
Валентина Борисовна решила показать рисунки Тёмы, бывшего моложе меня то ли 11, то ли 12-ю годами. Все знали, что я рисовал (талант пришел от деда Василия Ивановича, во время нудных совещаний украшавшего блокнот танками), хоть и не двинулся вперед на том поприще. А вот младший Владимиров продвинулся – окончил архитектурное отделение Академии Художеств. Но в тот год Артемий Денисович был еще просто Тёмой и рисовать только начинал.