Денис Артемьевич Владимиров
Шрифт:
Показав нам действительно удачный абрис «речной лошади» (будущий архитектор, кажется, читал «Айболита»), Денис Артемьевич сказал:
– Мне очень нравится этот рисунок. Этот бегемот похож на политически покойного Бакельмана!
И мы понимали, почему известный математик Илья Яковлевич Бакельман, отбывший на историческую родину, аттестован «политически покойным»: тогда отъезд в Израиль был поступком не
Вообще, будучи поклонником слова, отмечу, что математик – никогда не бывший филологом! – Владимиров к слову относился с пониманием цены.
Могу ошибаться – спросить сейчас не у кого – но мне сдается, что в молодости он писал стихи. Человек духовно (и душевно!) богатый всегда бывает разносторонним, таланты его проявляются в самых неожиданных направлениях.
Меня покоряла – и восхищает до сих пор – тщательность подхода Дениса Артемьевича даже к таким неизменяемым сущностям, как имя и отчество.
Сам я, при понимании несчастливости своих ИО, горжусь своим римским именем.
Владимиров же был еще счастливее; и имя и отчество его оказались еще более древними – греческими.
По-гречески же родовым Артемием он нарек и сына – долгожданного и появившегося поздно по причине позднего брака.
(В моей жизненной практике был аналогичный случай, и он относился к упомянутому Эрнсту Гергардовичу Нейфельду (потомку припущенников Екатерины послепугачевских времен, с молчаливого согласия аттестовавшемуся мною «фон Нойфельдом»).
Своего сына, тоже позднего и оказавшегося моложе меня примерно 10-ю годами при том, что сам он был ровесником моей мамы, Нейфельд назвал в честь деда Герхардом.)
Сейчас ни Денисами, ни Порфириями ни даже Игнатами никого не удивить, в 40-50-е годы прошлого века ситуация была иной.
Молодым Владимиров подчеркивал космополитизм своего имени всеми способами.
В нашей домашней библиотеке (канувшей в Лету после катаклизмов) имелось иллюстрированное руководство по правилам хорошего тона. Издание было немецким – кажется, переизданным в ГДР оригиналом догитлеровских времен: в те годы буржуазные предрассудки страной победившего социализма не просто игнорировались, а почти преследовались. Книгу подарил мой маме Денис, о чем сообщала надпись на фронтисписе, сделанная на латыни по всем правилам мертвого языка. Имя дарителя было подано в оригинальной орфографии:
«Dionisius».
Мальчишкой я не задумывался о том, что означает это имя ab origin. Только листал книгу, где на каждой странице были изображена фрау с прическами «валиком» и ногами, плохо видными из-под длинных приталенных юбок.
Позже я узнал, что имя «Денис» расшифровывается как «склонный помогать другим» – это Владимиров оправдал на 200 процентов.
И, кроме того, греческий бог виноделия Дионис иногда представал в иной ипостаси – был Бахусом, то есть богом пьянства.
Последняя трактовка кажется мне 1 000 раз верной, а тему я раскрою в следующих главах.
7
Владимиров было для меня таким же атрибутом детства, как сосед по лестничной площадке дядя Анвар (Анвар Исламович Мансуров) или молочница тетя Лена, каждый день сидевшая у бочки перед гастрономом через дорогу.
(Написав это предложение, осознал, что само слово «гастроном» сейчас покажется чужим большинству молодых читателей… хотя вряд ли эту книгу станут читать молодые.)
Не виденный никогда в жизни…
(Или, возможно, виденный бессознательно году в 1960-61-м, во время одной из поездок на родину бабушки под город Череповец при ленинградском транзите.
В ту пору, когда мы познакомились, как маленькие щенята, с Миланой, дочерью Игоря Николаевича и Елены Александровны Максимовых.
О чем в 1984 году, на банкете по поводу защиты моей диссертации, завкафедрой математической физики матмех факультета ЛГУ профессор Нина Николаевна Уральцева напомнила на радость всем:
– Виктор с Миланой – одногоршечные брат и сестра!
И была права.)
Не имев осознанного образа, Владимиров был «дядей Денисом».
Как «тетями» и «дядями» оставались все взрослые, вызывавшие симпатию и уважение. Например, «дядя Саша» – народный художник БАССР Александр Данилович Бурзянцев, муж маминой одноклассницы (и тоже математика) тети Литы; «дядя Ахмет» – уже упоминавшийся старый дедов друг А.В.Янгуразов (сидевший в 1937 и выпущенный после письма Сталину, отправленного на волю в мундштуке папиросы «БеломорКанал»…) И даже мамин дядя, брат моей бабушки Серафим Александрович Хабаров, проходил как «дядя Сима».
«Дядя Денис» находился в разряде добрых персонажей – как Буратино, Чиполлино, мышонок Пик или медвежонок Егорка.
Тому было много причин.
Я родился в 1959 году, мама защитила диссертацию в 1961-м. Все время после окончания аспирантуры она регулярно ездила в Ленинград. Сначала к своему научному руководителю профессору Николаю Андреевичу Лебедеву (1919-1982), потом по делам, связанным с процессом получения документов. И общалась с сокурсниками-ленинградцами, от которых ее отделяло еще совсем немного лет: Тасей Тушкиной, Леной Быковой-Максимовой и, конечно, Денисом Владимировым.
Мама продолжала летать в Ленинград и позже. Часто, привозя новую немецкую модель самолета или красивую книжку с фотографиями животных, говорила, что это «от дяди Дениса».
Про Владимирова мама мне и рассказывала – чем дальше, тем чаще вспоминая матмеховские годы.
(Одним из первых впечатлений о матмехе ЛГУ было упоминание о женщине, которую звали
Изида Пантелеймоновна Пипунырова.