Дердейн. Трилогия
Шрифт:
«Увидим, — отозвался Этцвейн. — Могу сказать только одно: меня еще никто никогда не обзывал оптимистом».
Рассказав Бризе о вылазке добровольцев, Этцвейн попросил эстета назвать возможный источник утечки информации. Тот был ошеломлен и оскорблен до глубины души: «Вы меня спрашиваете, не сообщал ли я кому-нибудь о предстоящей высадке? Вы меня за дурака принимаете? Конечно, нет — абсолютно и безоговорочно — нет!»
«Всего лишь формальность, — извинился Этцвейн. — Но для того, чтобы полностью прояснить ситуацию, задам еще один вопрос: не существовало ли каких-нибудь неизвестных
Бризе не спешил с ответом, тщательно выбирая слова: «Ни в одном из разговоров я не обмолвился о высадке».
Этцвейн чутко воспринимал малейшие оттенки интонаций: «Понятно. Что именно вы обсуждали с Шаррахом?»
«Повседневные дела. Заведующий хотел, чтобы я отправил суда в Освий — по случайности именно в тот день, когда планировалась засада. Я отказал ему, в шутку предложив доставить что-нибудь не из Освия, а из Маурмунда, — Бризе прокашлялся. — Возможно, в каком-то смысле мой намек можно назвать утечкой информации — если бы я не говорил непосредственно с заведующим закупкой материалов».
«Совершенно верно, — кивнул Этцвейн. — Пожалуйста, впредь не позволяйте себе легкомысленных намеков».
На следующий день Финнерак подошел к Этцвейну: «Как насчет Бризе?»
Этцвейн заранее подготовил ответ. Уклоняться или притворяться было не в его характере и только повредило бы делу.
«Бризе заверяет, что не разглашал тайну. Тем не менее, он в шутку предложил Ауну Шарраху доставить грузы на судах, уже стоящих на причале в Маурмунде».
Финнерак громко хмыкнул: «Вот как! Теперь все ясно!»
«К сожалению, сомнений почти не остается. Нужно подумать, что делать дальше».
Финнерак удивленно поднял светлые брови: «О чем тут думать? Что вас останавливает?»
«Серьезные препятствия. Допуская, что Аун Шаррах, подобно Саджарано, сочувствует рогушкоям, мы должны спросить себя: почему? Саджарано и Аун Шаррах родились и выросли в Шанте. Что отличает их от остальных? Стремление к власти? Алчность? В случае Саджарано это невозможно — он располагал абсолютной властью и всеми богатствами страны. Может быть, паласедрийцы приучили его к неизвестному в Шанте наркотику, а потом шантажировали, предоставляя зелье в обмен на услуги? Может быть, им известен какой-то метод телепатического гипноза? Необходимо докопаться до истины прежде, чем нас с вами тоже подвергнут влиянию таинственных чар. В конце концов мы такие же люди, как Шаррах и бывший Аноме».
Рот Финнерака скривился в раздраженной усмешке: «Сходные подозрения часто приходят мне в голову, особенно когда вы необъяснимым образом потворствуете нашим врагам».
«Я никому не потворствую, будьте уверены, — заявил Этцвейн. — Но в данном случае нельзя действовать напролом».
«А кто будет нести ответственность? — возмутился Финнерак. — По вине Ауна Шарраха могли погибнуть двенадцать сотен добровольцев! Он не будет наказан только потому, что вас одолевает любопытство?»
«Его вина не доказана. Убить Шарраха в припадке ярости или на основании одних подозрений значит потерять последнюю возможность выяснить его побуждения!»
«А о добровольцах кто позаботится? — бушевал Финнерак. — Они должны рисковать жизнью, пока в правительстве сидит паласедрийский шпион? Я за них отвечаю. Я обязан их защитить».
«Финнерак,
Финнерак сказал: «Истина не дороже одной человеческой жизни».
«Откуда вы знаете? — быстро отозвался Этцвейн. — Побуждения Шарраха неизвестны. Как вы можете оценить, сколько человеческих жизней будет спасено, если тайное станет явным?»
«Пустые рассуждения! У меня нет времени, — отмахнулся Финнерак. — Очередь желающих вступить в Бравую Вольницу и сбросить ошейник растет с каждым днем».
Этцвейн ждал этих слов — такой шанс упускать нельзя было: «Согласен, вы перегружены работой. Я назначу кого-нибудь директором Разведывательного управления и подберу вам помощника. Вдвоем будет легче управляться с Вольницей».
Финнерак оскалил зубы: «Я не нуждаюсь в помощи! И разведка, и добровольцы — мои ведомства!»
Этцвейн игнорировал протесты: «Тем временем я буду внимательно наблюдать за Шаррахом — ему не удастся нанести нам ни малейшего вреда».
Финнерак ушел. Этцвейн сидел и думал. Последние события можно было только приветствовать. Миаламбер и Дайстар, каждый по-своему, сумели сплотить кантоны Шанта и создать какое-то подобие единой нации. Теперь упрямство и страстность Финнерака, некогда полезные, превратились в насущную проблему — Финнерака невозможно было контролировать, на него нельзя было даже повлиять...
Из груди Этцвейна невольно вырвался короткий сардонический смешок. Когда, одинокий и испуганный, он с тоской искал преданного, надежного помощника, его внутреннему взору представилось широкое дружелюбное лицо парня с соломенными волосами, стоявшего на платформе Ангвинской развязки. Финнерак, освобожденный Этцвейном в лагере №3, совершенно не соответствовал целям Этцвейна — неуживчивый, непримиримый, неумолимый, неподатливый, беспардонный, своевольный, мстительный, предубежденный, скрытный, мнительный, угрюмый, разочарованный, пессимистичный, неспособный не только к преданности, но и к простому сотрудничеству... даже, возможно, недостойный доверия. Нельзя было отрицать, что Финнерак блестяще организовал Разведывательное управление и Бравую Вольницу — но все это теперь не имело значения.
Изначальные страхи Этцвейна рассеялись. Его собственная судьба уже не имела значения — сопротивление рогушкоям нарастало само собой, как снежный ком, как горный обвал. Новый Шант стал необратимой реальностью. Через двадцать лет, каковы бы ни были последствия освобождения, ошейники можно будет увидеть только в музеях, а характер и вся структура власти Аноме полностью изменятся. Кто станет новым Аноме? Октагон Миаламбер? Дайстар? Сан-Сейн?
Этцвейн встал, подошел к окну, взглянул вниз на площадь Корпорации. Сумерки обволакивали город. Нужно было решить, что делать с Ауном Шаррахом — сегодня же.