Деревянный хлеб
Шрифт:
— Хотя бы завтра утром рвануло, — размечтался он, — пока Юрка спит! Если рванет, он потом молчать будет, на за что не признается!
И словно накаркал…
Взрыв
Утром дежурить у «поместья» Лысой Тетки выпадало Коршуну, но Санька увязался за ним: дома неохота сидеть, а выйдешь — обязательно нарвешься на Пожарина. Они же недотолковали. Вероятно, тогда Пожарин надеялся, что Рыба-лоцман накостыляет Саньке и тот станет покладистей.
Пожарина они по пути не встретили; впрочем, Витьке с его саперной
Дверь в сарай у ЛТ была заперта.
Они окунулись в реке и разлеглись на песочке, поглядывая искоса во двор.
Из дома вышла ЛТ. На них она не обратила особого внимания — привыкла, что тут какие-то пацаны загорают! Тем паче ее огород теперь пуст, хоть трактором паши, да и вишни она совсем оголила. Никаких причин для беспокойства.
Загремев засовами, она открыла сарай и вскоре вышла с чурками в переднике.
Ребята быстро оделись.
— Ну, брат, начинается… — проговорил Витька. — Наша верхняя чурочка ей обязательно попалась!
— А как же мы ЛТ выманим? — опомнился Санька. — За чем же мы к ней полезем, если в саду и огороде нет ничего!
— Сделаю вид, что вон те грабли у крыльца собираюсь увести.
Ребята еще выждали… Из трубы пошел дым. Сквозь открытое окно кухни видна хозяйка: кажется, она просто мнет себе руками тесто, а не обволакивает им чурки… затем сажает хлебы на противне в духовку печки.
— Пора! — Витька вскакивает.
Летит к ограде, махом через забор, хвать грабли. «Стой!» Лысая Тетка — во двор, Витька — в калитку, Тетка — за ним, пробежка в сторону моста… Он нарочно не нажимает, чтобы прибавить ей прыти. Да еще начинает нарочно прихрамывать и спотыкаться — это пробуждает в ЛТ подспудные силы.
А он сам-то, Санька, чего? Хватает Витькину лопатку — и прочь отсюда, жахнет еще кирпичом из трубы, как из миномета!
Взрыв!!!
Санька оглянулся на бегу: в доме не было окон, трубы — тоже, на ее месте в крыше зияла здоровенная дыра. Неужели труба улетела как ракета? Не дай Бог она грохнет чуть погодя где-нибудь по базарной площади! Но тут Санька догадался: труба обрушилась внутрь дома.
Так и надо спекулянтке проклятой!
Дом вдруг густо задымился, ярко замелькало пламя, с пожарной каланчи из города донеслось беспокойное звяканье колокола. Раньше они как-то не подумали, что дом может сгореть. Ну, считали: рванет — и все. И вот на тебе!
Санька перевел дух только за железнодорожным мостом, вдали от города.
Узнают — посадят как пить дать! Как пить дать — значит, запросто, воды ведь не жалко. Их тоже не пожалеют.
Нет, не отбояришься: ЛТ хорошо Витьку запомнила. И найти будет нетрудно: у Пожарина тетрадочка-улика! Уж он-то постарается навести милицию на их вслед: почему они, мол, за ЛТ следили, вот записано?!
А если вдруг заодно и сарай с чурками сгорит, ничем не оправдаешься. Кто тебе поверит, что ЛТ деревянный хлеб пекла? Да и это еще не причина, чтобы дома взрывать! Отправят в колонию, родня будет всю жизнь Лысой Тетке за дом выплачивать. Ну а на то, что они ей все-таки жизнь спасли, в милиции ответят: «Не затевали бы, спасать не пришлось бы!»
Санька
Пожарин, наверно, не рискнул никуда сообщать о своих догадках, если они и возникли. Впутываться в темное дело с хлебом ему не светило. Короче, он не донес, а причина могла быть только одна: струсил.
Но случилось худшее…
Возле казармы Санька встретил Юрку. На нем, как сказала бы бабушка, лица не было. Он, захлебываясь и проглатывая слова, стал рассказывать. Он долго рассказывал, повторял все снова и снова, словно в нем какую-то запруду размыло. А в тяжелой Санькиной голове вспыхивало только одно слово: «Убили».
Если бы Витька не оставил там свою саперную лопатку, если бы не оставил…
Было так. Взрыв избавил Коршуна от погони, ЛТ понеслась обратно к дому. Он задами пробрался во двор казармы. И здесь, за сараями, случайно, а может и нет, его встретил Пожарин. Стал избивать. Витька схватил палку, Пожарин вынул финку… Тот самый нож, что подарил ему Санька, чтобы подмазаться.
Юрка сам ничего не видел, случайно увидел все Рыба-лоцман из окна четвертого этажа казармы. Рыбу уже допрашивали — он тут же побежал сообщать с перепугу об убийстве.
Подошла мама, прижала Саньку к груди.
— Это все ваши драки!.. — зарыдала она.
Похоронили Витьку Коршуна на кладбище возле каменоломни, куда под охраной неделю назад привезли работать немецких военнопленных. Они тоже сняли свои суконные фуражки, как и русские мужчины — кепки. Часовые не снимали пилоток, не положено. Они не знали, что Витька погиб в неравной схватке с врагом…
Отчим, сжав белые губы, крепко держал обмякшую Витькину мать.
Юркин отец привез на тачке мраморного ангела с бронзовой надписью на плите: «Спи спокойно». Ангела установили в изголовье могилы.
С того вечера Пожарин исчез бесследно.
Санька, уже став Александром Семеновичем, встретился с ним только в тысяча девятьсот семьдесят пятом.
Встреча
Прошло двадцать восемь лет.
Время летит в одну сторону и с каждым годом наращивает скорость, взяв хороший разгон… Александру Семеновичу уже тридцать девять, как когда-то предрекал сорокалетний майор. Самому «майору» — Санькиному отчиму, подполковнику в отставке, — шестьдесят восемь, маме — пятьдесят восемь, а бабушке — почти девяносто. Но она по-прежнему бодрая, разве только на ноги жалуется. Мама частенько побаливает, отчим еще крепок и бодр.
Александр Семенович с женой и двумя детьми изредка в летние отпуска прилетает в Южно-Сахалинск, куда забросила отчима с семьей воинская судьба. Там прекрасная рыбалка: по пути к Корсакову в озере, выходящем протокой в Охотское море, ловятся крупные дальневосточные красноперы и попадается таймень на свежую селедку.
В семьдесят пятом слетать на Сахалин не пришлось. В июле послали из подмосковного Ступина, где он жил и работал, в командировку на завод-смежник добывать запчасти — в тот самый город, где прошло детство.