Дерзай

Чикова Эвелина

К вечеру дождь слегка поутих, и мы смогли поставить палатки под елями. И даже – о чудо! – сварили гречку. Если бы две недели назад мне сказали, что я буду есть сухую гречу с дешевой тушенкой, а жизнь, при этом, будет казаться мне сказкой, я вызвал бы этому человеку санитаров. Но сейчас это было и впрямь так. Ветки ели, под которой мы расположились, были настолько частыми, а иголки настолько густыми, что под ней было практически сухо. Насобирав более-менее сухих веток и иголок, мы смогли развести костер и развесить над ним мелкие вещи, но так как костерок был небольшим, пришлось напялить на себя все сырое и рассесться как можно ближе к огню.

– Что-то мне перестает нравиться эта затея с походом, – пробурчал Димон, отправляя в рот очередную ложку гречки. Леха открыл банку тушенки, и мы разделили ее на всех. – С каких это пор я могу с таким наслаждением есть это… что это вообще такое?

– Это гречка – еда бедных, – морщась объяснила Аланка, с отвращением ковыряясь в тарелке ложкой. – Поэтому ты, братец, о таком никогда и не слышал.

– Как люди вообще ее едят? Она невкусная, – вздохнул Дима, невольно передергивая плечами.

– По мне так очень даже ничего. По крайней мере по сравнению с батончиками, – заметил я. Батончики были сделаны из овса и каких-то сухофруктов. Они были немного сладкие и довольно калорийные.

– Друг мой, ты забываешь о своих корнях. Такая пища не для нас, – хмыкнул Дима, снова набивая рот гречкой. – Черт, креветок жаренных хочу и пасты с лососем!

– Иди лося зарежь, будет тебе деликатес, – отозвался Леха.

– А было бы круто… – мечтательно улыбнулся Димон. – Приеду домой, скажу отцу, что сам зарезал лося. Он ни за что мне не поверит.

Мы хмыкнули. Да, наши отцы считали, что мы ни на что не способны, кроме как тратить их деньги.

– Что ж, пришло время по-настоящему согреться. Согреться с помощью музыки, – подал голос Руслан, под наши восторженные возгласы вытаскивая гитару из чехла. Что-то настроив, он объявил:

– Итак, песня Юрия Кукина «А я еду за туманом», – парень положил руку на струны и начал слегка бренчать какую-то мелодию с одинаковыми нотами. Легко и красиво.

Понимаешь, это странно, очень странно,

Но такой уж я законченный чудак!

Я гоняюсь за туманом, за туманом,

И с собою мне не справиться никак.

Люди сосланы делами,

Люди едут за деньгами,

Убегают от обид и от тоски.

А я еду, а я еду за мечтами.

За туманом и за запахом тайги.

А я еду, а я еду за мечтами.

За туманом и за запахом тайги.

Я выдохнул, смотря в костер. Как это песня подходит сейчас! Тихая, спокойная и такая правдивая. Руслан пел медленно и с чувством, улыбаясь смотря в костер. Улыбались и Алана с Диной. Леха порозовел, Донован, хмыкая, рассматривал что-то на веточке, Петрович, счастливо выдохнув, подкинул в костер веток, а Руслан продолжил петь:

Понимаешь это просто, очень просто.

Для того кто хоть однажды уходил.

Ты представь что это остро, очень остро,

Горы, солнце, пихты, песни и дожди!

И пусть полным полно набиты, мне в дорогу чемоданы,

Память – грусть, не возвращенные долги!

А я еду, а я еду за туманом.

За мечтами и за запахом тайги.

А я еду, а я еду за туманом.

За мечтами и за запахом тайги².

Добренчав последний куплет, Руслан накрыл струны рукой.

–Хорошо что мы тебя взяли, – хмыкнул Леха. – Музыка и впрямь согревает.

– А я о чем? – довольно протянул Руслан. – Гитара – лучшая подруга любого путешественника. Без нее поход теряет свои краски.

Я хмыкнул. Наверное, я первый раз был вынужден с ним согласиться.

ГЛАВА 4

Следующие два дня ничего не менялось. Дождь продолжал лить как из ведра, и стоял холод. Вся сменная одежда отсырела и высушить ее следующие двое суток не выпало шанса. Нога Димы окончательно прошла, и нам больше не приходилось таскать его вещи. Аланка снова начала ныть, что хочет в душ, что устала, что хочет нормальной еды. От этого у нас с Димоном начинали сдавать нервы, но ни один из нас не хотел признаться в этом первым. Дина пару раз одергивала Аланку, напоминая, что всем нам не легко и мы все устали, а ее нытье только все усугубляет, но Аланка и слушать не хотела. Один раз они рассорились так, что наотрез отказались спать в одной палатке. Пришлось Аланку класть между мной и Димоном, а Лехе ютиться сбоку. Остальные четверо спали во второй палатке.

Спустя полутора суток лес сменился лугами. В отличие от него, здесь деревья встречались редко, но хоть какое-никакое укрытие от ливня. А еще мы наконец вышли к воде. Горная река, текущая с самих Алтайских гор («Предположительно, Катунь», – как сказал Петрович), оказалась ледяной и не очень чистой. С примесью грязи, травы и камней. Пить из нее было нельзя. Петрович сказал, что будь немного теплее и не так дождливо, мы могли бы постирать в ней вещи и сполоснуться. Я же с ужасом смотрел на эту жижу и искренне не понимал прикола. Мыться в этом?! В этой луже, в которой наверняка собраны все бактерии мира сего? Да ни в жизнь! Я лучше грязным ходить буду!

По ночам было все так же холодно и неудобно. Впрочем, я потихоньку начал привыкать к таким ужасным условиям. Удивительно, но спустя всего четыре дня, мне уже казалось, что мы в походе без малого месяц. Мы просто шли и шли. А у меня сложилось ощущение, что я уже давно и очень хорошо знаю весь наш отряд. Особенно я начал проникаться убеждениями Руслана. Нет ничего интересней путешествий. С одной стороны я, конечно, был с этим не согласен. Кому захочется жить вот так, как отшельник? С другой же, это был реальный способ отдохнуть от собственных поклонников. У кого они есть, конечно. Например, у меня.