Держава (том третий)
Шрифт:
— А Рожественский строго за этим наблюдает. Команды выстраивались на шкафутах. Господа офицеры — на правых шканцах, караул, горнисты и барабанщики — на левых. Смир–рна! — гаркнул моряк.
Командор с вице–командором, а также многие из гостей выполнили команду.
— Слушай… На краул! На флаг! И ровно в восемь: «Флаг поднять!»
Замерший оркестр, не разобравшись, вновь заиграл гимн.
— Кормовые флаги с синим Андреевским крестом на всех кораблях эскадры плавно поднимаются к ноку гафелей… Как это было волнительно…
— Господа-а! — прослезился командор. — Белый цвет флага — символ
Оркестр, под «ура!» — грянул гимн.
— Да здравствует Российский флот!!!
Когда добирались домой, Аким, вспомнив безрукого моряка, подумал: «Теперь всё время про поход станет рассказывать, потому что вряд ли в его жизни найдутся более яркие впечатления… И мне тоже не хочется более ярких впечатлений, чем в Маньчжурской армии…».
Но он не угадал.
Буквально через несколько дней, арендовав у перевозчика в красной рубахе и жилете, с выцветшим картузом на голове, ялик, чтоб покатать Ольгу, Аким получил незабываемое впечатление, равное сражению на реке Ялу.
Мощно работая вёслами, он направил ялик к заросшему травой и небольшими деревцами островку, раскачав лодку на волнах.
— Мадам, вы, оказывается, совершенно не переносите качки, — улыбнулся даме, видя, что её затошнило…
— Сударь! Погляжу на ваше самочувствие, когда станете ждать ребёнка.., — улыбнулась кавалеру, выронившему вёсла и вытаращившему глаза на вмиг побледневшем лице.
— Аким, ты что такой бледный и руки трясутся? — поинтересовался вечером у сына Максим Акимович, уютно расположившись в кабинете за рюмкой коньяка.
— За тебя, отец, переживаю, — рывком выскочил из кресла и забегал по кабинету младший Рубанов.
— И чего, интересно, ты за меня переживаешь? — поднял руку с коньяком, любуясь напитком сквозь горящую лампочку на люстре.
— Как чего? Через несколько месяцев станешь дедом, — отбросив дипломатию, остановился перед папа', вылившем на грудь намеченную к употреблению порцию. — Что же выбрать? Отдать жизнь за родину, вновь приняв участие в войне… Это лёгкий вариант. Или — жениться.., — в задумчивости наблюдал, как потрясённый отец расслабленными движениями тыльной стороны ладони стряхивает с домашнего халата капли влаги. — Всё по Пушкину: «От ужаса — слезами обольюсь…»
— У Александра Сергеевича: «От вымысла…» Может, ты всё придумал, сынок?
— Как честный человек, я должен застрелиться, — вновь забегал по кабинету Аким.
— А может, лучше всё же, жениться? — выдвинул свою версию развития событий Максим Акимович и лицо его, неожиданно для сына, расплылось в блаженной улыбке. — Подумать только… Я стану дедом, — поднялся из кресла и подошёл к окну. — Аким. Ты настоящий кавалерист, — достал из тайника два бокала и непочатую бутылку коньяка. — Это существо будет — Максим Акимович… Как и я. Теперь павловцы в моих глазах равны кавалеристам, — наполнил бокалы.
— Павловцы — они такие.., — взял бокал Аким. — Не успеют поцеловать — и уже ребёночек…
Эту мизансцену и застала вошедшая в кабинет Ирина Аркадьевна.
— Что за дивертисмент здесь происходит? — строго разглядывала мужчин с бокалами в руках.
—
— Шлафрок [6] коньяком облил, — подошла к мужу, и тут до неё стали доходить его слова. — А вы меня, часом, не фальсифицируете? — поочерёдно оглядела лица сына и мужа: «Да… Облик сынули пессимистичен и скорбен, а супруг сияет как новенький орден», — сама налила в рюмку. — Я начинаю верить умом, но не чувствами, — медленно выпила коньяк. — С вами не только пить, но и курить начнёшь, — грохнула об стену рюмку. — Царица Небесная! — завизжала от радости. — Я стану бабушко–о–й!
6
Шлафрок — домашний халат. (уст).
В начале июня, пригласив лишь Любовь Владимировну без супруга и старшей дочери, Рубановы провели, по выражению одного из виновников торжества — смотрины.
Аким, для порядка немного выпив, даже пытался шутить, сидя между Ольгой и отцом.
За столом никто не прислуживал.
Изнывающих от любопытства Аполлона с мадам Камиллой, выставили за дверь.
Лишь молодая горничная Дарья Михайловна, неся перед собой огромный живот и какое–нибудь блюдо над ним, заходила в столовую.
— Дашенька, когда станете мамой? — поинтересовалась Любовь Владимировна.
— В следующем месяце, мадам, — ответила та, ставя на стол переданное поваром блюдо.
— Иван рад, наверное, — не отставала гостья, глядя отчего–то на племянника.
— И даже очень, — улыбнулась молодая женщина.
«На меня–то чего глядит? — занервничал Аким. — Я тут не причём. Теперь во всех грехах винить будут», — налил Ольге лимонада, а себе и папа — водки.
— Мужчины, вы там не очень увлекайтесь напитками, — критически оглядела отца с сыном, сидящая напротив мать.
— Маман, не волнуйтесь, лишнего не позволим, — дурачась от внутреннего стеснения, чокнулся с отцом рюмкой.
— Ходили недавно с Георгием Акимовичем слушать оперу, — подняла рюмку Любовь Владимировна.
— В Буфф? — с аппетитом закусывая, осведомился Аким.
— Фи–и. В Маринку. В Буфф лишь офицеры холостые, да купцы с жёнами ходят. Так что скоро вам, Аким Максимович, дорога туда будет заказана.
— Ну чего разъязвилась? — осадил невестку Рубанов–старший. — Рассказывай, коли в театр ходила, чего там ставили.
— Слушали оперу Чайковского «Пиковая дама», — обиделась на хозяина гостья. — Вы, сударь, пиковую даму только в карточной колоде видите.
— Не только, — налил дамам и себе. — Дома её каждый день вижу, — хохотнул, кивнув на жену.
— Помолчите, король бубновый. А я уже и забыла, когда в театре была. Последний раз в начале весны балет Чайковского «Спящая красавица» глядели.
— Ну не надо утрировать, дорогая, — возмутился супруг. — Зимой водил тебя на «Венецианского купца», «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Службу ради тебя забросил и вот благодарность, — сделал вид, что смертельно оскорблён, чем развеселил жену.