Держи меня крепче
Шрифт:
Твою ж мать. Грёбаный Голубев. А это он, я просто уверен.
— Нина, слушай сюда, — жёстко перебиваю её, чтобы сконцентрировалась. — Сейчас дойди до ближайшей душевой и закройся изнутри на замок. И никому не открывай. Ты поняла?
— Максим…
— Я сейчас за тобой приеду. Сделай, как говорю.
— Хорошо, — голос похож на шелест.
Внутри всё загорается злостью. Я порву эту тварь, выпотрошу его яйца и заставлю сожрать, если он хоть пальцем тронет её.
— Что такое? — Ромыч тоже подрывается и натягивает куртку,
— Они ей подсыпали какого-то дерьма в пиво. Думаю, это Гуля.
— Сукин сын, решил по своей схеме опять. Нормальные бабы сами такому упырю давать не хотят.
— Поехали быстрее.
Глава 25
Грёбаный светофор! Почему вообще так долго? Разве всегда так? Меня бесит, что мир замедляется, когда я так сильно тороплюсь.
— Спокойно, бро, Мышка — умная девочка. Сказал ей закрыться, она всё сделает.
— Ага. Если успеет. Ты же знаешь этого ублюдка Гулю. А я его предупреждал. Пусть только пальцем тронет, я ему такой квест устрою, будет потом долго ещё супчиками перетёртыми питаться.
Зелёный наконец загорается, и Роман с визгом стартует, не жалея резины. Уже минут через пятнадцать мы тормозим у общаги. На возмущённо открытый рот комендантши хлопаю по пропускной стойке универсальным пропуском — купюрой с единицей и тремя нулями.
— Мы ненадолго, — сообщает Рома, хотя комендантше, спешно спрятавшей косарь в карман, глубоко фиолетово, сколько времени мы тут проведём.
— Ромыч, — обращаюсь к другу, — я найду Нину, а ты поинтересуйся, что они ей вкатали.
— Ок.
Поднимаюсь через ступеньку на шестой этаж. Всё с той же шестьсот девятнадцатой слышна музыка, гогот да девичий визг.
— Макс! — слышу полупьяное сзади. — Не знала, что ты приедешь. Я курить иду на кухню, дашь зажигалку?
— Не сейчас, Даша, — отмахиваюсь от девчонки и иду к концу блока к душевым.
Первая из них оказывается незапертой и пустой. Внутри селится холодок, что я опоздал.
— Нина! — дверь в соседнюю закрыта изнутри. — Ты здесь? Нина!
Никто не отвечает, и тогда я, отступив на шаг для разгона, с силой пинаю дверь ногой. Боюсь зацепить её, если она там, но по-другому дверь не открыть.
Слабо прикрученная щеколда отлетает, и я вваливаюсь в небольшой предбанник, за которым видно сам душ — широкий металлический поддон, откинутую шторку и шланг с разбрызгивателем. Тут сыро и душно. А на полу возле поддона я замечаю Нину. Она сидит на холодном кафеле, откинув голову на стену. В слабом свете люминесцентных ламп заметна неестественная бледность её лица, ещё более отчётливая в обрамлении каштановых волос, спутанными прядями упавших на щёки и шею.
— Нина! — подбегаю и опускаюсь перед ней на колени, хватаю за плечи и трясу, пытаясь привести в чувство. — Ты меня слышишь? Нина!
Она не реагирует. Голова безвольно свешивается на грудь, а меня прошибает страхом. А если эти придурки не рассчитали количество дряни?
— Нина, ну же, очнись.
Беру её под мышки и перетаскиваю к себе на колени, убираю волосы с бледного лица. Даже губы, обычно такие красные без всякой помады, и те почти белые. Пробую пульс на шее — частит. Это уже лучше, чем если бы был слабый. Легонько похлопываю по щекам.
Девушка начинает реагировать. Тяжело вздыхает, ресницы вздрагивают, и она тихо стонет, сжимая слабые пальцы на моём свитере.
— Максим, — хрипит едва слышно.
— Давай, просыпайся, девочка, я сейчас заберу тебя отсюда. Ты слышишь меня, Пёрышко?
Она слабо кивает, дышит тяжело.
— Тебя рвало?
— Мм, — качает отрицательно головой.
— Это плохо.
Не знаю, какой уже от этого толк, но попытаться стоит.
Подтягиваю девчонку и тащу к крану с водой, ополаскиваю стоящий на раковине стакан и набираю в него воды, подношу к сухим губам Нины. Она сначала давится, но потом начинает глотать. За первым понемногу вливаю ещё один.
— Теперь иди сюда.
Подтаскиваю её к краю поддона и сажусь на колени сам, умащивая и её, наклоняю над поддоном.
— Нина, надо промыть желудок. Давай постараемся.
Даже не смотря на полусознательное состояние, Нина начинает противиться.
— Не надо, Максим… — пытается отвернуться.
Но сделать это нужно, как бы ни было ей неприятно. Сейчас не до культурных расшаркиваний.
Подобное мне уже приходилось проворачивать в Верой, когда она слетала с катушек. Наклоняю девушку над поддоном и нажимаю пальцами на щёки, чтобы приоткрыла рот и пальцы мне не прикусила, потом второй рукой заталкиваю ей два пальца в рот и давлю на корень языка.
— Давай, девочка, потерпи немного, — влитая вода должна выйти, промыв желудок.
Пёрышко дёргается, делая слабую попытку оттолкнуть мою руку, но я держу крепко. И вот она закашливается и извергает содержимое желудка. Твою ж мать, по ходу у неё во рту сегодня вечером, кроме этого злосчастного стакана пива, и крошки не было. Надо будет не забыть прочитать ей лекцию о правилах употребления алкоголя, раз уж решила попробовать.
Нину выворачивает ещё раз, а потом она начинает мелко дрожать. Я снимаю куртку и заворачиваю её. В машине отогрею.
Поднимаю на руки и ухожу. Романа встречаю уже у лестницы.
— Как она? — спрашивает, пока спешно спускаемся.
— Хреново. Ты узнал, что ей подсыпали?
— Да вроде ***ил, сказали, две таблетки. А там хрен этих укурков знает.
— Две для неё дохера.
— Две даже для меня дохера, скажу я тебе, Макс. Ты Анжелке звонил уже?
— Из машины позвоню.
На улице укладываю дрожащую Пёрышко на заднее сиденье, укутывая своей курткой, с Романа тоже стаскиваю пальто, чтобы согреть её ноги. Ей нужно помочь, а потом я сюда обязательно вернусь, и лучше тебе, Гуля, и твоим дружкам сдохнуть заранее.