Дерзкая невинность
Шрифт:
— Я буду сторониться его. Можете мне поверить: у меня нет желания его видеть.
— Хорошо, — облегченно вздохнул Макс. — К несчастью, он ваш сосед.
— К счастью, он редко бывает в Суссексе. А если я узнаю, что он приехал, я не буду выходить из дому, пока он не уедет. — Оливия старалась говорить решительно, но при одной мысли о Фенвике и о его поступке у нее холодело внутри.
Они долго шли молча.
— Я никогда раньше не встречал таких, как вы, Оливия Донован.
— Мы, Донованы, все немного необычные, думаю, на это повлияло наше прошлое. Оно было… — Она запнулась и покачала головой. —
— Мне очень жаль.
— Отец оставил нас на острове очень далеко от дома, и мы были довольно бедны: пять сестер и мать, решившая сделать из нас настоящих леди, чтобы мы могли в один прекрасный день выйти замуж за настоящих английских джентльменов.
— Но вы взбунтовались.
— Не совсем. Моя мать ничего не знает о моем решении не выходить замуж. Эта новость ее бы просто взбесила.
Мать настояла на том, что в Лондоне Оливия будет скрывать свое слабое здоровье, но для Оливии это было чересчур. Сестры понимали ее, но мать не хотела ничего слушать, она была хитра и беспринципна. Любыми путями она хотела выдать дочерей замуж за подходящих мужчин, даже ценой полного подавления их воли и природы. Это была одна из многих причин, почему Серена позаботилась о том, чтобы мать осталась в Антигуа хотя бы на некоторое время.
— А что подтолкнуло вас принять такое решение?
— Лондон, среди всего прочего, — ответила Оливия, утаив истинную причину. — Особенно опыт лондонских сезонов.
— Почему? Большинство молодых леди стремятся выйти замуж именно во время сезона или после.
Она пожала плечами:
— Просто я почувствовала себя… ценным лотом, выставленным на продажу на аукционе. Я чувствовала, что должна показывать товар лицом, чтобы меня купил тот, кто предложит самую высокую цену. Все это привело меня в смятение.
— Понимаю.
— Но так чувствовала только я, а Джессика, например, наслаждается каждой минутой сезона. Я испытываю большое удовольствие, наблюдая за тем, в каком она пребывает возбуждении на балах и раутах. — Оливия рассмеялась. — У нее так много поклонников.
— Но не всех привлекает одно и то же.
— Даже если они сестры, — согласилась она.
— Да.
— Но я все же странная. Большинству женщин нравится эта суматоха, и это правильно. Такая романтика. Я, наверное, отличаюсь от них, потому что у меня отсутствует к этому интерес. А джентльмены… Сама мысль о браке… — Оливия пыталась более ясно описать свои чувства. — Какое-то время я размышляла о том, что делает меня счастливой — возможность проявить себя? Узнать, что мне уготовано судьбой? И я пришла к выводу, что брак с богатым лондонским джентльменом не устраивает меня точно так же, как и жизнь в моей семье. Я никогда не испытываю такого чувства удовлетворения, кроме того времени, когда меня окружают мои сестры и все они счастливы.
— А как же ваше счастье, Оливия?
Она улыбнулась:
— Я довольна, когда они счастливы.
— Разве этого достаточно?
— Ну… да.
Но это прозвучало не так убедительно, как бы ей хотелось. Его вопрос поколебал ее уверенность. Этого действительно достаточно?
Конечно, достаточно. Разумеется, достаточно. Оливия была так поглощена своими мыслями, что не заметила, как начался дождь.
Большие тяжелые капли били по ее лицу, падали на ветви деревьев и на тропу.
Она тревожно взглянула на Макса.
— Похоже, будет ливень, — заметил он.
Взглянув на потемневшее небо, Оливия согласилась с ним. Не пройдет и несколько минут, как они промокнут насквозь.
— Я надеюсь, что Джонатан и капитан Лэнгли уже добрались до дома, а вы, наверно, сожалеете, что решили идти со мной пешком.
Дождь с каждой секундой усиливался.
— Я ничуть не сожалею. — Макс схватил ее за руку. — Смотрите. — Он показал на скалу, нависшую над тропой. — Давайте переждем дождь там.
— Хорошо, — согласилась Оливия. — Если только он кончится.
— Думаю, кончится. Видите просвет между тучами?
Макс потащил ее под скалу. Казалось, дождь его совершенно не расстроил. Улыбаясь, он снял плащ и постелил его под скалой, чтобы Оливия могла сесть. Сняв шляпу, он сел рядом с сияющими глазами и появившимися ямочками на щеках.
На Максе не было галстука, а верхняя пуговица рубашки была расстегнута, частично обнажая его грудь. От влажного воздуха его темные волосы немного закурчавились и с них на лицо падали сверкающие капли.
Оливия смотрела на него, ощущая, как горячая кровь пульсирует у нее в венах. Он был… неотразим. Она хотела прикоснуться к нему. И ей страшно хотелось, чтобы состоялся тот поцелуй, который почти произошел после той ее первой победы в теннисе. Оливия постоянно думала об этом несостоявшемся поцелуе, мечтала о нем уже несколько дней.
Медленно, почти не осознавая, что делает, Оливия обвила руками его шею и запустила пальцы в нижние завитки его волос.
— Мм, — пробормотала она.
Выражение его лица, широко открытые зеленые глаза, застывшие на щеках ямочки вызвали у нее непреодолимое желание прижать Макса к себе.
И Оливия это сделала. Она прижимала его до тех пор, пока не почувствовала своей кожей его дыхание. Она дотронулась губами до его ямочки и поцеловала ее.
Потом немного отстранилась, намереваясь проделать то же самое с другой ямочкой, но Макс перехватил ее губы и запечатлел на них нежный поцелуй.
— О, — снова пробормотала Оливия. Она была ошарашена, после поцелуя на ее губах остался запах зеленого леса. Это был вкус свободы.
Макс целовал ее нежно, но настойчиво. Его губы двигались в ритме, совпадающем с биением ее сердца и трепетанием нервов. В этих поцелуях была какая-то необузданная сила. Оливия вдруг почувствовала себя в полной безопасности. И… желанной.
Звуки дождя, барабанящего по листьям, казались такими далекими. Ей хотелось думать, что они с Максом единственные люди на земле, и только их узы имели значение.
С той же нежностью он открыл ей рот губами и проник языком вовнутрь. От неожиданности Оливия задохнулась, но Макс крепко держал ее одной рукой за талию, а другой придерживал ее голову за затылок, чтобы она не могла вырваться.
Оливия почувствовала себя цветком, распускающимся из бутона, расправляющим лепестки навстречу красоте и теплу солнца. Это было волшебное ощущение.