Дерзкая. Пленница (тело)хранителя
Шрифт:
– Мне не нужен никто, кроме тебя, - говорю я, прекрасно понимая, что изъясняюсь набором шаблонных фраз. Но красиво говорить я никогда и не умел. – И это правда. Я здесь не потому, что обязан тебе. Я хочу быть с тобой. Я ехал, даже не зная, что ты носишь под сердцем моего ребенка.
– А ты уверен, что твой? – она будет жалить меня до тех пор, пока не добьёт.
Я ей прощу все. Абсолютно.
– Не отталкивай меня. Я все равно никуда не уйду из твоей жизни.
– Тебе придется, - она отворачивается, пряча слезы. – Иначе мне придется напомнить, что если
Ее голос прерывается, но ненадолго. А я смотрю и понимаю: Белый, который, как оказалось, никогда не был мне врагом, воспитал достойную дочь. Ему так и не удалось ее сломить. Пройдя через все это, Юля закалилась, как сталь. И она уверена в своих словах. Это не блеф и не угрозы от отчаяния. У нее хватит сил объявить мне войну.
– Ты отправишься на нары вслед за Косачем. Потому что всех тех дел, что ты натворил, хватит на круглый срок. А я уж постараюсь. Ты откупишься – я заплачу больше. И так по кругу. И пусть даже мне будет больно. Я не стану в твоей жизни вторым номером!
Вот он, момент, которого я так долго ждал. И теперь мне придется приложить все красноречие. Чтобы убедить Юлю в том, что я изначально хотел быть только с ней. Что это не классическая схема – получил от ворот поворот в другом месте и вернулся туда. Куда изначально не собирался…
Примерно три недели назад
Время в полете казалось бесконечным. Города и аэропорты, пересадки и трансферы сливались в адский калейдоскоп. Иногда я проваливался в рваный сон, а потом адреналин выдергивал меня в реальность, будто окатив ледяной водой.
Сознание как будто раздвоилось. Часть меня одержимо считала минуты, чтобы увидеть тех, кого я давно считал умершими. Но было и еще что-то. А именно – непонятно откуда взявшееся желание отменить все. При ближайшей же пересадке взять билет назад.
А потом… я никогда не думал, что смогу дойти до подобного. Вломиться в дом Белого и рассказать ему все. Не возвращаться туда. Где меня, скорее всего, ничего и не ждет, а если и ждет… как я смогу делить чувства к Марине с более жаркими и одержимыми чувствами к другой женщине?
Я все-таки долетел. И едва окунулся во влажную жару города, постарался выбросить прочь из головы то, что касается Юльки. Не время. Я потом решу, что для меня важно.
Думал именно так – и не отдавал себе отчета, что все уже давно решил.
Трансфер от аэропорта я решил не заказывать. И внутренне напрягся, положив руку туда, где всегда была кобура – едва увидел статного мужчину нетипичной для региона арийской внешности. Он держал в руках лист бумаги с надписью «Bulatov».
Годы жизни в ожидании мести и нечеловеческого напряжения приучили меня видеть в каждом подозрительном моменте угрозу жизни. Белый не простил, что я надругался над его дочерью. И сейчас устроил мне радужный прием. Возможно, я даже семью не увижу.
Встречающий узнал меня. Широко улыбнулся и сделал шаг навстречу.
– Дитрих Клаус, -
Прозвучало фатально. Кто этот улыбчивый и возвышенный ариец, я уже успел догадаться, хотя он и встретил меня практически с радостью. У нас в таких случаях бьют в рожу, хотя бы мысленно.
Всю дорогу я напряженно молчал. Молчал, не понимая, почему у этого Дитриха рот не закрывается, и зачем мне нужны местные достопримечательности. Он хотел сгладить обстановку, но это не удавалось.
Большая вилла в престижном районе, граничащем с туристической зоной. На тот момент, когда Белов увез их сюда, вряд ли мог оплатить такое роскошное жилье. Значит, это дело рук кого-то другого.
Стук мяча о плитку заставил меня замереть. Бросив чемодан на белых мраморных ступенях, забыв, что еще секунда – и я посмотрю в глаза Марины, пошел на этот звук.
Мой Саят. Время изменило всех нас, но близких людей узнаешь, даже если они изменились до неузнаваемости. Мой сын подпрыгнул в воздухе, коснувшись пальцами баскетбольного кольца, и ловко забросил мяч.
Повернул голову. Улыбнулся. Мое сердце рухнуло вниз. Еще до того, как я понял, что эта улыбка – улыбка сына своему отцу – адресована Дитриху.
С этим мириться у меня уже просто не было сил. Словно в тумане, я шел к своему сыну. Смотрел, как он смотрит на меня – вопросительно, растерянно настороженно. Как эта гамма эмоций сменяется недоумением. Я знал, что еще немного – и увижу в его темных глазах, таких же как и у меня, протест. А от этого сердце разорвется окончательно.
– Сай, тигренок… - голос сбился, в горле защипало. По ногам выстрелила дикая слабость. Не понимая, что делаю, я опустился на колени на жаркие плиты под палящим солнцем чужой страны, протягивая руки к пареньку, который был моим сыном.
А он переводил потрясенный взгляд с меня на Дитриха. Я даже не понимал, что после всех пластических операций ему меня не узнать. Что время наверняка стерло те воспоминания.
Дитрих сделал шаг вперед.
– Саят, это твой отец. Помнишь, я всегда говорил, что однажды он вернется…
– Было круто, правда?
– А помнишь, я сам отъехал на лодке от берега и едва не утонул?
– Ты не успел, - я едва успевал смахивать слезы, листая без цели альбомы с фото новой жизни моей семьи. – Я поймал тебя, и мы поплыли вместе. Эта полудырявая посудина не успевала заполниться водой – мы ее вычерпывали и латали бреши монтажной пеной. Мама потом нам обоим высказала за промокшие ноги. Эй, ты что, проверяешь меня?
– Прости, пап. Просто ты другой совсем. Но тебе идет. Ты похож на одного актера из боевика. А вот когда обнял, меня как туда. В детство… я пояснить не могу как, но ты обнимаешь так же… как и тогда. Ты теперь будешь жить с нами? Дитрих, он… он тоже был как отец. Он разрешил называть себя «кентом»…
– Я не знаю, что будет, Сай. Я просто… я просто очень рад тебя встретить. Ты так вырос…
– Уже восьмой курс калифорнийского колледжа. Еще неделя каникул, и обратно. Ты будешь приезжать?