Дерзкая. Пленница (тело)хранителя
Шрифт:
Они бы и рады были скрыть это от меня, но это было невозможно.
Отец погиб. Его машину расстреляли на выезде из города. Нападающих взяли, на допросе они раскололись. Улики против Косача стали железобетонными, его и подельников арестовали сразу же. Только ничто. Даже смертная казнь, уже не могли вернуть к жизни папу.
Так сильно я не плакала, даже когда Тагир выбрал не меня. Я потеряла отца тогда. Когда наконец его обрела, и поверила, что теперь он будет не тираном, а каменной стеной.
Рыдала целыми днями. Бывало, отвлекалась
Иногда меня буквально косила ненависть к Тагиру – если бы он не появился в нашей жизни, отец остался бы жив. Жив, пусть даже не зная, что породнился с тем, кто его подставлял. И тогда бы его просто убрали чужими руками.
А потом внизу живота как будто оживали едва уловимые толчки, похожие на взмах крыла бабочки… и я неосознанно улыбалась сквозь слезы. На таком сроке шевелений не слышно, я ощущала их, скорее, ментально. Мой ребенок как будто пытался забрать часть боли к себе.
И когда я это поняла, мысленно прокляла себя за слабохарактерность.
Он не должен ощутить и доли того, что сейчас съедает меня. И именно с этой поры я поклялась себе любой ценой сделать так, чтобы он развивался внутри, не подвергаясь никаким стрессам. Говорят, на этом сроке уже появляется душа. И я убедила себя в том, что это душа моего отца.
Возвращались в пустоту. В дом, где я больше никогда не услышу папиного голоса. Я была бы счастлива, даже если бы он кричал на меня, как в детстве, и доводил до слез. Я бы простила ему все.
Мы даже не смогли его похоронить. Мама говорила – к лучшему. Хоронили в закрытом гробу. И если бы я там присутствовала, боюсь, срыв был бы неминуем.
Ко мне вызвали докторов. После, поставив капельницу и убедив в том, что беременность протекает хорошо, и что главное для меня – не поддаваться тяжелым мыслям, уложили в постель.
А когда я проснулась ближе к вечеру, услышала внизу голоса. Вернее, из всех этих голосов я слышала только один. Один, до боли знакомый голос.
«Твой отец здесь», - впервые за долгое время счастливо улыбнулась, поглаживая живот. О том, что у Тагира другая жизнь, даже не вспомнила. Как мало надо мне оказалось для счастья – всего лишь услышать любимый голос… Который звучал все громче. Не потому, что сорвался на крик. Потому, что приближался.
– Она спит, скорее всего, - предупредил брат.
– Я побуду с ней, пока не проснётся. И спасибо тебе.
Двери отворились. Я поднялась на локтях, поднесла руку ко рту, чувствуя, как по щекам бегут непрошенные слезы, а на губах расцветает счастливая улыбка…
Глава 28
Тагир
Я держу в своих объятиях самую дорогую мне женщину в этом мире.
Прижимаю к себе, осыпая поцелуями мокрые от слез щеки. Вдыхаю запах ее волос и кожи, ощущая, как бьется ее сердце. Уже два сердца – черт его знает,
Не понадобилось слов. Я сам не свой после долгой разлуки. И все, что мне надо – её тепло, безумное доверие и тот блеск в глазах, который каждый раз будет напоминать мне: все было не зря.
Все горы, которые мне не покорились. Боль, которая сжирала меня на протяжении долгих лет. Годы в темноте, с ослепляющей жаждой мести, годы тупика и ложного пути. Все не зря. Я потерял очень много. Но теория белых и черных полос в очередной раз доказала право на существование.
Я обрел то, ради чего стоит жить. И больше я никогда не выпущу это из рук.
А Юля… Она навсегда останется дерзкой и непокорной. Той, которую я полюбил. Пройти мимо этого пламени и не растопить лед было невозможно. Я понял это с самого начала, но со свойственным мне упрямством гнал прочь.
Позади бой. Финальная, я надеялся, потеря. Больше я не допущу подобного. Не стану терять тех, кто мне становится дорог.
Я заслужил на эту почти что ненависть в глазах Юли. Она все видела сама, как я рвался к своей семье.
– Я в порядке, Тагир, - пытается говорить твердо, а голос дрожит. Вот-вот заплачет. – Ты можешь возвращаться… к ним. Ты же их нашел?
Владимир так и остался стоять у двери. И я не сомневаюсь – велит Юлька выставить меня за дверь, выведет лично. Тоже сын своего волевого и сильного отца, какие взгляды бы не исповедовал.
– Юль, - брат считает нужным вмешаться. – Вам нужно поговорить. И да, он знает.
– О чем? – пытается скрыть ужас моя Юля, инстинктивно коснувшись живота. Поднимает на меня испуганный взгляд и понимает, что я все это видел и правильно истолковал.
Он не отвечает. Молчит и пристально смотрит на сестру. Я едва успеваю увернуться, когда в ее брата летит подушка.
– Ты не имел права, слышишь, никому ничего рассказывать! Что ты о себе возомнил? Да ты…
– Нравится тебе это или нет, систер, - Владимир Беляев явно доволен собой, - теперь я главный мужчина в семье. Черт… я же не это имел в виду.
Мне стоит вмешаться. Моя девочка явно сейчас вспоминает об отце, и это сводит ее с ума. Желание закрыть стеной от любых волнений и тревог прорастает во все концы моей персональной вселенной.
– Спасибо, - выразительно смотрю на Владимира. Он смущенно улыбается и уходит, попросив звать, если что понадобится.
– Это ничего… ни к чему тебя не обязывает, - Юля смотрит в одну точку на стене. – Вот правда. Отец оставил нам огромное состояние… мы сможем вырастить ребенка вместе с мамой и дать ему все самое лучшее. Ты свободен, Тагир. И я не хочу, чтобы ты участвовал в нашей жизни… я скажу ему, что ты погиб.
Теперь ее очередь и законное право резать меня без ножа. Я знаю, что ее ожесточили все события последнего месяца. Смерть отца… как она вообще смогла сохранить ребенка после таких потрясений!