Дерзкие. Будешь моей
Шрифт:
В этот момент к нам уже возвращается растерянный Глеб. Людмила тщательно просматривает все детали и успокаивает нас обоих.
– Так…Дорогая. С вашим ребёнком всё нормально. Но тонус есть. Ляг-ка на левый бочок. Вот так, – она помогает мне переместиться и стирает с меня гель салфеткой, а взгляд мой прямо в эту секунду мечется к Глебу. Он стоит ни живой, ни мёртвый. Давит руками на свои глаза. Так сильно давит на них, и я знаю, что это значит.
Он испугался… Я тут же хватаю его за свободную руку и тяну к себе, а он падает на колени возле кровати, прижимаясь к моему животу лицом. Картина просто душераздирающая. Я не могу сдержать слёз.
– Я оставлю вас… Но ненадолго.
Я киваю, а она уходит, временно оставив нас наедине.
Глеб стискивает в кулаки мою кофту на пояснице. Бодает мой живот лбом.
– Я убью его…Выверну ему все кишки…Боже, прости…Прости, что ты это слышишь… – шепчет он, целуя мою тёплую кожу, которая тут же покрывается мурашками. Щетина царапается, но заставляет улыбаться. Зарываюсь пальцами в его волосы. Поглаживаю. Успокаивает нереально…
– С ним всё нормально, Глеб. Это самое главное. Всё хорошо. Я больше не убегу. Больше никогда не убегу из дома. Прости, что я поверила…
– Нет…Кать…Ты вообще не виновата. Любой бы повёлся. Это слишком больно. Я всё понимаю. Виноваты только мрази, которые меня окружают. А тебе приходится иметь с ним дело.
– Глеб…Я знаю, что не имею права просить…Знаю, что…Но я не хочу, чтобы ты кого-то убивал. Я больше этого тебе не хочу…
– Кать… – Глеб опускает виноватый взгляд и кладёт свою шершавую широкую ладонь на мою. – Я не могу. Кать, мои дети уже для меня священны, ты священна. Я никогда не смогу простить того, кто хоть как-то поднял на вас руку. Я очень тебя люблю. Уважаю, ценю до безумия. Но не проси меня о таком…Я всё равно не сдержу слово.
Внутри меня так болит. И я понимаю его чувства, но лишь отчасти… Мы не боги. И мой парень – не Дьявол, чтобы всё время брать на себя эти грехи. Так почему же ему всегда достаётся такая тяжёлая ноша?
– Я должен уехать…Мне придётся, Катюш. Но я вернусь завтра утром. Я вернусь, и мы будем вместе, обещаю…Кать… – он держит меня за руку и теребит палец с подаренным кольцом. Я чувствую, как ему важно моё отношение. Как ему важно моё прощение его поступков. Мне кажется, что ему в принципе важно только это. Не Господь Бог, не карма, не Ад, в котором он будет после этого гореть. А только я и мои решения.
– Глеб…Я доверяю тебе. Поэтому говорю тебе от всего сердца. Делай ровно так, как твоё тебе позволяет. Я всё приму…Я приму любой твой грех. Потому что люблю тебя.
Не успеваю вдохнуть воздух, как Глеб приподнимается и накрывает мои губы своими…
Глава 19.
(Глеб)
Лучше никому не знать, что творится внутри меня. Что мной движет и что направляет. Я – не человек, а выжженная земля. Это то, что я за собой оставляю.
– Доставили, Глеб Александрович. Ожидаем Вас, – сообщает Миша по телефону, когда сажусь за руль. Нужно выдохнуть, нужно взять себя в руки, иначе не смогу продержаться должное время и лишу себя всяческого удовлетворения за жалкие секунды. А это ведь так просто. Нажать на курок у виска или перерезать горло. Это просто…И оно того не стоит. Тебя уважают только тогда, когда есть страх. Когда есть осознание, что за содеянное тебя будут наказывать долго и мучительно. Я всегда это знал. И знаю сейчас, поэтому еду туда, пытаясь утихомирить ураган внутри себя.
«Ярослав». Это имя теперь вертится на языке. Красивое имя. Особенное. Сильное. Я ведь даже загуглил, хотя и так было очевидно. Но мужество, бесстрашие и благородство как-то добавили веры нашему
А рассказ ведьмы о своём сне вообще размазал, в прямом смысле слова. Если можно ощущать себя несгибаемым, твёрдым и жестоким человеком всегда, то только не тогда, когда твоя женщина рассказывает тебе о твоих будущих детях. Тут я ощутил, будто меня расплавило на солнце. Тут я перестал быть камнем. От чёрствого сухаря остался только стержень. Всё остальное в момент исчезло стоило услышать, что у нас с Катей будет два сына. И не знаю, почему я верю в это всё. Вот просто не знаю. Раньше бы сказал, что чухня какая-то, а как её встретил, так и поплыл…
Доезжаю до порта. Выкуриваю три сигареты. Первая – загасить злость. Вторая – подумать. Третья – насладиться тишиной.
И в бой…
С совершенно невозмутимым ровным выражением лица захожу в строение, предназначенное для ремонта суден неподалёку. Все пятеро во всей красе. Паша и его четыре долбоёба охранника, что беспринципно держали женщину, которая пыталась убежать из места, где её держат силой. Стоят на коленях, пристёгнутые наручниками к металлической шпале. Я ведь просмотрел камеры. И к сожалению…Просмотрел и ту запись, где эта мразь трогала мою будущую жену, мою блядь, любимую женщину. Мою единственную. Думаю, что он и без того знает, что его ждёт. Думаю, он это понимает.
– А, – выдыхает, приподняв взгляд. – Глебик… – толкает пренебрежительно, и даже за этот неуважительный высер я поджигаю новую сигарету и едва она начинает тлеть, как я тушу её об его ебучее лицо. Он начинает орать, визжать как свинья и дёргаться, а я вообще нихрена не чувствую, кроме неконтролируемой, пожирающей изнутри ярости. – Сука! Падла! Оставь меня! Тебе же хуже будет!!!
– Мне? Хуже? Ты что-то не понял…Хуже уже не будет, – отвечаю, рассматривая его лицо. Хочу, чтобы его заполнили реки крови. Хочу, чтобы он захлебнулся в них. – Ты…Пытался убить моего ребенка…
– Это она тебе сказала? Что за чушь! Я ничего такого не пытался! – оправдывается так, что заставляет меня на секунду закрыть глаза. Медленно расстёгиваю верхние пуговицы своей рубашки. Там невероятный дубак, а мне не холодно. Я демонстрирую ему след от пули, что он мне оставил.
– Твоих рук дело…Думаю, зря ты тогда не убил меня, – честно признаюсь. – Ну чё? Помрёшь мужиком? Дать тебе ничтожный шанс обосраться на глазах у твоих прихвостней?
– О чём ты вообще?
– Как о чём…Подерёмся. Ты и я. Ты же весь такой крутой. Трогал мою беззащитную женщину против её воли. Опоил её. Хватал за волосы, за руки, – скриплю зубами и раздуваю ноздри, вспоминая это. Перед глазами просто всё в красных пятнах, а у него клацает челюсть. Не то от страха, не то от холода. Посрать. – Ты, Паша…Жалкое подобие человека…Мелкий ни на что неспособный обосрыш…А когда таким дают денег и хотя бы немного власти…Получается ровно то, что я сейчас вижу перед своими глазами…
– Ну, отстегни меня, давай посмотрим, нахер, на что ты способен!
У Михи, кажется, сейчас приступ ржача случится. А я командую ему жестом, чтобы освободил этого кретина.
Едва встречаемся с ним взглядами, я выжидательно смотрю на него. Он потирает запястья и встаёт на ноги.
– Чё ты стоишь, давай… – зову, и он кидается на меня как сопливая девка. Это просто надо видеть. Высокий и неповоротливый. Сильный только с уязвимой женщиной, неспособной дать достойный отпор. Слегка поворачиваю корпус. Секунда и жёстко беру его на калган, пробивая переносицу. Ублюдок визжит. Повторное попадание по сломанному носу даёт о себе знать, и он заваливается на колени. – Это всё? Это реально всё? Паша, ну не разочаровывай меня, прежде, чем я начну вырывать тебе ногти и зубы по одному.