Дерзкий поцелуй
Шрифт:
Эви наблюдала за ним, вопросительно приподняв бровь.
— И для чего вы это сделали, позвольте узнать?
Он остановился перед ней и, тщательно подбирая слова, заговорил:
— Именно по этой самой причине я и пытался держаться от вас на расстоянии. Я предупреждал вас о том, что не гожусь для вас. Но вы отказались выслушать меня.
— Если вы были так уверены в этом, то почему же… — На прелестных щечках Эви заалели пятна румянца. — Почему же мы…
— Потому что я — всего лишь мужчина. Мы занимались любовью, потому
Ее потрясение было очевидным — почему, ну почему у него не хватило мужества сказать ей это раньше? — поэтому он быстро продолжал, чтобы она не успела ничего сказать. Или, точнее, он, запинаясь и ежесекундно останавливаясь, попытался продолжить свою речь. Подбирать правильные и нужные слова оказалось чертовски тяжело.
— Я… я никогда не думал, что вы сможете… — Нет, не так. Она ведь не сопротивлялась. — Я думал, что вам, очевидно, не следует… — Нет, это плохая идея — объяснить Эви, почему ей не следовало так поступать. Он судорожно вздохнул и предпринял новую попытку: — Я почти отчаялся, почти, когда-либо заполучить вас. Но вы… вы все изменили. Вы дали мне… возможность. — А-а, пропади оно все пропадом. — Вы заставили меня рассмеяться. Вы дали мне надежду. И любовь.
Мак-Алистер опустил взгляд на свои руки и нервно сплел пальцы.
— Одно дело… не стремиться к тому, чего желаешь всем сердцем. И совсем другое — отдать то, что у тебя есть… то, что любишь, безборьбы. — Он поднял глаза и посмотрел ей в лицо. — И я не отпущу вас без борьбы. Вы выслушаете то, что я хочу вам сказать.
И вдруг, вспомнив, что его высокомерное и повелительное поведение как раз и стало причиной — пусть и не главной — нынешнего унизительного положения, в котором он оказался, Мак-Алистер запоздало и с трудом добавил:
— Пожалуйста.
По безмятежному выражению, вернувшемуся на ее лицо, стало понятно, что где-то в самом разгаре его смертоубийственно косноязычной речи Эви справилась с первоначальным шоком. Несколько мгновений она молча смотрела на него, а потом, склонив голову набок, поинтересовалась:
— Вы знаете, что беспокоит меня сильнее всего?
Он что, должен представить ей список?
Она не стала ждать его ответа.
— Что вы уверяете, будто любите женщину, к которой имеете так мало веры.
Мак-Алистер вздрогнул от ее обвинения, как от удара.
— Я верю вам безоговорочно…
— Тогда почему вы оскорбляете меня? — спросила девушка. — Почему предполагаете, что любовь, которую я предложила вам, настолько слаба, настолько переменчива и ненадежна, что я готова отбросить ее и вас вместе с ней только потому, что в вашем прошлом имеются темные пятна? Не позволив вам даже слова сказать в свою защиту?
В его прошлом имелись не просто «темные пятна», как она элегантно выразилась, и ему не в чем было оправдываться и ни к чему защищать
— Я приношу свои извинения.
— Извинения приняты.
И девушка неуверенно протянула ему свою руку.
И, хотя ему непросто было решиться на это, Мак-Алистер выудил из кармана ключ и вложил его в протянутую ладошку. С некоторой растерянностью он смотрел, как она зажала его в кулачке.
— Вы разве не собираетесь отпереть дверь? — спросил он.
— Нет. Я хочу покончить с этим.
— А что же случилось с доверием и…
— Я не имею привычки прятаться от людей.
Пожалуй, он мог бы разозлиться, если бы вовремя не заметил, как уголки ее губ дрогнули и приподнялись в улыбке: она дразнила его.
Мак-Алистер присел рядом с ней на диван, взял ее руку и поднес к губам.
— Я не заслуживаю того, что намерен удержать.
Девушка слабо улыбнулась и сжала ладошку, словно пытаясь сберечь его поцелуй.
— Получите вы меня или нет, заслуживаете этого или нет — все это спорные вопросы. Но, по-моему, вы собирались поведать мне о том, каким солдатом были когда-то.
Мак-Алистер кивнул и отодвинулся от нее, не выпуская, впрочем, ее руки.
— Я работал на Уильяма Флетчера из военного министерства. Мне поручали задания, связанные… связанные с…
— Устранением, — подсказала она.
Он кивнул.
— Да, но только тех, чьи действия угрожали жизни наших людей, то есть шпионов и предателей. Тех, кого нельзя было отдать под суд из-за их чинов и положения, или потому, что они не были подданными Великобритании, или из-за опасности разглашения сведений, которыми они обладали.
— Таких, как отец Джона Герберта?
— Видного деятеля военного министерства, — уточнил Мак-Алистер. — Он продал список наших агентов французам. Многие из этих агентов заплатили за его предательство своей жизнью. Я никого и никогда не убивал из прихоти или за деньги, Эви. Да, мне платили, я не стану утверждать обратного, но я убивал не из-за денег. Я верил в то, что делаю.
— Понимаю.
Эви перевела взгляд на их сплетенные руки. Мысль о том, что человека можно казнить без суда, внушала ей глубокое беспокойство. И тот факт, что каждый солдат, который стрелял в своих врагов на поле боя, по сути, делал то же самое, служил слабым утешением.
— Война — грязное и отвратительное занятие, — пробормотала она.
— Да, так оно и есть. — Мак-Алистер крепче сжал ее руку. — А молодому человеку легко… слишком легко привыкнуть к этой грязи. И даже находить в ней удовольствие. Спустя какое-то время можно забыть, что ты только что забрал чью-то жизнь.
— И поэтому вы отказались от этого занятия? — с надеждой спросила Эви, поднимая голову. — Почему вы мне об этом ничего не говорили?
В комнате надолго повисло тяжелое молчание, прежде чем Мак-Алистер ответил: