Дерзкий рейд
Шрифт:
— На почте не имеется, но, может, у того офицера сохранился.
— У офицера, которого теперь ищи-свищи как ветра в поле! Странная логика! — вмешался Бернард, стараясь направить допрос в нужное ему русло. — Чем вы можете доказать и подтвердить, что была такая телеграмма?
— Сейчас ничем. — Начальник почты устало повел плечом, ему уже давно надоела и наскучила эта история, однако он догадался, что дело принимает явно невыгодный оборот, и он уже мысленно пожалел, что вспомнил про ту телеграмму из Царицына. — Я мог вообще о ней не говорить.
— Вот именно! Но почему-то заговорили, — Брисли произнес слова
— На государство Российское… хотя уже третий месяц жалованья не получаю.
— Не прикидывайся! Знаем и таких, что с добром и советом против власти Советов. — Бернард повторил слова Антона Грули, они были весьма к месту. — Знаешь ли ты, что каждый боец отряда проходил особую проверку, что брали самых достойных? Отряд выполняет важное задание самого Ленина, а ты хочешь подпустить в наш доблестный отряд яд недоверия, так?
— Успокойся, кореш. — Низкорослый моряк положил ладонь Бернарду на плечо. — Мы бы сами его кокнули, да больше некому телеграммы стучать на машинке. — Он кивнул в сторону аппарата: — Вдруг связь появится.
— А какой же толк от такого?
— Ты, кореш, все ж доложи комиссару и в ваш особый отдел, — посоветовал моряк. — Контру надо давить!
— Я сам из особого, — отрезал Брисли. — Пропустим еще разок всех через сито, не привыкать, лишь бы толк был. — Он протянул руку моряку: — Ну, пока!
Бернард спешил. Такую весть не утаишь, так не лучше ли самому ее принести в отряд. И включиться в «розыски» предателя.
«Из четырехсот человек неужели не найду одного дылдака, на чью шею можно повесить камень подозрений?» Эта мысль пришла в его голову сразу, и он цепко ухватился за нее, как за спасательный круг.
Когда Бернард ушел, низкорослый моряк повертел в пальцах сломанный карандаш. «И Косте-медведю о телеграммке надобно сказануть, — подумал он. — И еще комиссару нашему. Кто знает, может, та гнида еще и к нам переберется!»
5
Мятеж в Астрахани подавили. Город зажил обычной жизнью. Целую неделю бойцы отряда готовились к плаванию по Каспию. Имя их командира, Алимбея Джангильдинова, стало самым популярным, особенно среди жителей-мусульман. Его помнили но восстанию в шестнадцатом, когда Алимбей был правой рукой батыра Амангельды Иманова. А сейчас он был, по сути, первым казахом-мусульманином, который приехал от самого Ленина и вез степнякам оружие, чтобы создать свою красную конницу. С быстротой самой важной новости известие об отряде распространилось по рыбным промыслам в дельте Волги и побережью Каспия, где работало немало казахов.
Группами и в одиночку потянулись казахи к Джангильдинову. Явилась и целая делегация. Пришли почтенные аксакалы, старейшины рыбачьих аулов. Взволнованные и горячие речи. Просьбы казахских рыбаков сводились к одному: прими, батыр, в отряд! Они горят желанием быть вместе с ними и с оружием в руках бороться за победу народной власти в казахских степях.
— Спасибо, аксакалы, но всех ваших рыбаков взять не могу, — сказал Джангильдинов. — Отберите сами из рыбаков сто джигитов, самых крепких, самых лучших и самых достойных. Пусть они придут.
Через два дня сотня молодых казахов, смелых, сильных, порывистых
Глава шестнадцатая
1
У бая Исамбета Ердыкеева пировали несколько дней. Сватовство было роскошным. Гости, джигиты Габыш-бая и все аульчане чуть ли не до отвала пили-ели из байских котлов, пели песни, веселились, состязались в стрельбе и устраивали скачки. Только один человек, пастух Нуртаз, не принимал участия в бесшабашном веселье и не объедался хозяйской едою, не выпил ни глотка хмельного кумыса.
Все эти дни Нуртаз сторонился людей, жил в степи, медленно кочуя с отарой. Трава в урочище стояла высокая и сочная, особенно в низинах, на заливных лугах, что тянулись меж холмов вдоль озера.
Пастухи бая Исамбета Ердыкеева, молодые и старые, ежедневно горячо и с бранью спорили, кому из них оставаться с отарами овец, стадами коров и табунами коней, ибо каждому не терпелось поскорее добраться до аула, где вспороли брюхо белому верблюду, погулять на таком роскошном сватовстве, принять участие в состязаниях и скачках.
Пастухи с удивлением поглядывали на сумрачного парня, который так ни разу и не посидел за праздничным достарханом, а все дни бродил с овцами да наигрывал скучную и нудную песню на темир-кумузе, словно он не джигит, а еще несмышленый мальчишка. Кое-кто из пастухов даже делал скоропалительные выводы и многозначительно подмигивал дружкам, тыкал себе в висок пальцем и поворачивал его, как бы показывая, что у Нуртаза там «не все в порядке».
Нуртаз ни на что не обращал внимания. Молча сносил шутки и насмешки. В иное время он наверняка полез бы с кулаками на обидчика. Нуртаз умел постоять за себя! Только сейчас он ко всему относился безразлично, словно пастухи меж собой речь вели вовсе не о нем. Пусть болтают, раз языки чешутся. Им, алчущим только бы напиться байского кумыса да насытить пузо вареным мясом, не понять состояния его души, которая, как раненая птица, билась в силках несправедливости. На смуглом лбу Нуртаза между крылатых густых бровей залегла сумрачная складка, а еще недавно веселые темные глаза потухли. Изредка Нуртаз опускал руки, прекращая наигрывать на темир-кумузе, и тогда его губы начинали беззвучно шептать: «Олтун!.. Олтун!..»
Он часами сидел неподвижно, предаваясь своим горьким думам и рассматривая какой-нибудь полевой цветок или травинку, по которой деловито сновали работяги-муравьи. Муравьи всегда привлекали его внимание. И труженицы-пчелы. Они, как будто бы наделенные разумом, жили по своим строгим законам, имели своих ханов, рабов, сарбазов. Много было в степи интересного и непонятного. На каждом клочке земли, у каждой травинки своя жизнь, свой маленький мирок.
Вот, плавно раскачивая разрисованными крыльями, порхает осторожная бабочка. Любознательная стрекоза, тихо позванивая длинными и прозрачными, как стеклышки, крыльями, летает над цветами, куда-то торопится, словно хочет за один день все пересмотреть. А внизу, у самой земли, в тени густой травы стрекочет кузнечик. Толстоголовый, с вылупленными глазами и неуклюжим зеленым телом, иногда он делает тяжелые прыжки и в полете помогает себе крыльями.