Дерзкий рейд
Шрифт:
— Держи, Вилли.
— Там насчет маршрута. — Уильям смотрел на струю коричневатой прозрачной жидкости, наполнявшую его бокал. — Красные его изменили.
— Что?!
— Изменили маршрут, говорю. — Шифровальщик залпом опорожнил бокал. — Высадились на каком-то полуострове, где русский форт Александровский. Вот так, сэр. В Красноводск можно и не ехать. — Он вынул из кармана клочок бумаги: — Возьмите копию… Как всегда, с вас пара бутылок, сэр.
— Да, новость любопытная… — Эссертон спрятал бумажку в нагрудный карман. — Две так две!
— Я помчался, надо докладывать шефу.
В гостиную, предварительно постучав в дверь, заглянул дежурный офицер, увидев полковника, спросил:
— Можно привести гостей, сэр?
— Потом, потом. — Эссертон замахал руками. — Сейчас некогда.
— Но вы сами… Они давно ждут, беспокоятся.
Эссертон заметил, что карманы френча офицера оттопырены и из левого выглядывает кончик золотисто-коричневой каракулевой шкурки. «Надо скорей принять туземцев, а то и половины принесенного мне не останется», — подумал он и вслух сказал:
— Ладно, зови. Только предупреди, чтобы они быстро… У меня времени в обрез!
— Слушаюсь, сэр!
3
Родовые вожди вошли всей группой, в дверях произошла маленькая заминка, ибо ни один из них не желал уступать дорогу другому. Пожилые, самодовольные, сытые. Бронзово-коричневые лица, надвинутые на самые глаза высокие пушистые папахи, белые, как снег на вершинах Копетдага. Увешанные оружием с ног до головы. Эфесы и ножны сабель украшены дорогими камнями и слоновой костью, пистолеты в кобурах, кавказские кинжалы, кривые ножи в глубоких кожаных чехлах, покрытых вышивкой. Сзади толпились их верные нукеры — телохранители. Вместе с ними вошел и переводчик, узконосый тощий человек с выпуклыми глазами, одетый в британскую военную форму.
— Салям-алейкум! — Родовые вожди и все вошедшие, приложив руки к груди, отвесили низкий поклон.
Эссертон рассматривал вошедших и мысленно блуждал по карте вдоль восточного побережья Каспийского моря: где, черт побери, находится тот русский форт Александровский? Неужели оружие и золото ускользнут из его рук?
Вперед выступил самый старый туркмен. В его густой бороде, обрамлявшей круглое лицо, серебрились седые волосы. Он говорил долго и нудно на своем языке. Переводчик несколько раз пытался его остановить, чтобы сообщить полковнику смысл слов, но тот только хмурился и продолжал сыпать фразами. Когда он кончил, переводчик коротко передал содержание, вернее, то, что удалось ему запомнить из пространной и цветистой речи:
— Родовые вожди туркменских племен, благодарные за высокую честь, пришли к вашим светлым глазам, чтобы отвесить низкий поклон и клятвой заверить в своей преданности. Они благодарят в вашем лице великую страну Англию, которая пришла к ним на помощь в тяжелое время, принесла свободу и благоденствие, порядок и счастливую жизнь в каждую юрту.
Эссертон слушал переводчика и покровительственно улыбался. Кто-кто, а он-то хорошо знал истинное положение в Закаспии, знал цену басням о «счастливой жизни в каждой туркменской юрте». Продовольственные ресурсы края были ничтожны, их никак не могло хватить для того, чтобы обеспечить население. Дороговизна росла не по дням, а по часам. Если в городе люди еще кое-как перебивались, то в дальних аулах население, которое систематически подвергалось реквизициям и поборам, находилось на грани голода. Два дня назад он сам помогал генералу Маллесону составить воззвание к населению:
«Вы справедливо жалуетесь на высокие цены продуктов первой необходимости, которые делают существование вашего бедного класса населения невозможным. В Персии достаточно много излишков продуктов, но до сих пор вывоз пищевых продуктов был воспрещен. Я с радостью сообщаю вам, что эти препятствия теперь устранены и что вскоре большие запасы хлеба и скота будут отправлены на ваш рынок».
Впрочем, это воззвание решили не опубликовывать, немного повременить. Сначала надо выкачать из края хлопок, а уж потом решать продовольственный вопрос.
— Сэр, родовые вожди считают вас своим старшим братом и желают видеть вас в туркменской одежде, — бубнил переводчик.
В руках бородатого вождя появилась пушистая белоснежная высокая папаха, он приблизился к Эссертону а под всеобщее одобрение почтительно водрузил ее на голову полковника. Потом туркмену подали вишнево-красный дорогой шелковый халат, и тот вежливо накинул Эссертону на плечи. Полковник задержал дыхание: от вождя несло потом, шерстью, козьим молоком и еще каким-то специфическим резким запахом.
— Теперь вы настоящий джигит! А по местным законам в юрте каждого джигита должна быть и хранительница очага.
Не успел переводчик перевести слова бородача, как двое нукеров, гремя саблями, внесли свернутый ковер. Эссертон с удивлением заметил, что в ковре что-то шевелится. Его осторожно опустили на пол и развернули — там лежала… девушка!
Она быстро села, поджав ноги, с опаской озираясь вокруг большими черными глазами. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать. Под длинным шелковым платьем угадывалось стройное, гибкое тело. Она закрыла лицо ладонями, нагнула голову, и две косы, как черные змеи, скользнули по ее спине. Эссертон невольно отметил необычную, яркую красоту туземки.
— Мы верим, что эта газель принесет счастье вашему дому!
На подарок надо отвечать подарком — таков обычай Востока. Эссертон заранее приготовил в гостиной целую уйму различных ярких безделушек, оружие и ящики с виски, французским коньяком и вином. Полковник, откровенно говоря, ждавший более серьезного и дорогого подношения, был разочарован. Рабыня, даже молоденькая и красивая, его не интересовала, он мог обзавестись женщиной и без помощи вождей. Но Эссертон не подал даже вида, что недоволен. Думая о будущем, желая расположить к себе этих людей, он выдал каждому туркмену по шестизарядному пистолету и пачке патронов, чем привел вождей в неописуемый восторг. Они долго и искренне благодарили.
Проводив туркмен, Эссертон прошелся по гостиной, не зная, как распорядиться с живым подарком. Девушка все так же сидела на ковре, закрыв лицо ладонями. Она, казалось, была ко всему безучастна, сжалась в комок и не произносила ни звука. Полковник оценивающим взглядом скользнул по ковру. Роскошный, большой, яркий орнамент. «Хорошее добавление в мою коллекцию, — подумал Эссертон. — Завтра надо будет всю новую партию ковров отправить домой. А вот куда девать девчонку? Выпроводить — туземные вожди узнают, пойдут дурные слухи… Держать около себя? Женщины никогда не приносили счастья в военных экспедициях».