Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Но вдруг…
Достий не успел высказаться – внизу прозвучал бронзовый колокол. Заседание начиналось.
Только сейчас молодой человек заволновался – будучи отвлечен Советником, он не рассмотрел толком, что творилось внизу. Теперь он видел – все места в центре были заняты, пестрели алым, белым и золотым – в Синоде высшие чиновники имели сан не ниже епископа. Де Ментор был тут же, и выглядел довольно чудно в своем темно-фиолетовом костюме. Впрочем, рассудил Достий, одеяние он подобрал неяркое, умеренное по покрою, без вышивок и кричащих галстуков. Отец Теодор, занявший место на некотором отдалении от чиновников, зато ближе к кафедре, смотрелся скромно в своей черной сутане, а медный крестик едва виднелся
Гаммель тем временем взошел на кафедру.
– Уважаемые господа, – начал он. – Достопочтенные святые отцы и публика. Позвольте мне начать заседание, ибо – со всей присущей мне скромностью заявляю – я и есть причина данного мероприятия.
По залу прокатился изумленный вздох, и Достий внес в него свою лепту. Де Ментор начал заседание со своего доклада, он едва ли сказал с полтора десятка слов – как все тут же уставились на него, не веря своим ушам. Чтобы человек, едва вступивший в должность, впервые вышедший на люди – и преподносил себя с такой непробиваемой лицедейской нахальностью… Достий покачал головой и воззвал к Отцу Небесному, чтобы тот вразумил Гаммеля вести себя поскромнее. Свежеиспеченный прокурор, однако, такого вразумления по каким-то причинам избежал.
Он принялся рассказывать о себе, причем речь его – Достий заметил тут же – оставляла странный отпечаток в памяти. Невозможно было четко изложить сказанное, однако при всем при том, сказано было хорошо, складно и приятно на слух. Среди публики нарастало шушуканье, и особенно шумно было на противоположном краю яруса – там засели журналисты. «Артист, артист» – витало в воздухе придуманное на скорую руку прозвище. Достий огорченно опустил глаза – ему уже становилось стыдно за грядущий провал, неужто все закончится осмеянием нового прокурора? Право, тут скандал был бы лучше! Не может быть, чтобы Его Величество и святой отец на пару просчитались, назначив на должность не того человека…
– Ну что же, довольно о моей скромной персоне, – вдруг прервался Гаммель. Слова о скромности звучали в его исполнении как насмешка. – Предлагаю выслушать несколько докладов о работе Священного Синода, неподкупного и благородного заведения. Начнем с финансовой части. Глава денежной управы, отец Георгий, прошу вас.
Синодальные чиновники, почти что убаюканные забавной речью и манерами нового прокурора, не сразу поняли, о чем их просят, растерялись и завозились. Посещавший некогда школу Достий живо вспомнил уроки, когда домашнее задание спрашивали не сразу, а чуть погодя, когда надежда на то, что учитель совсем позабыл о нем, уже успевала перерасти в уверенность – и вдруг кого-то звали к доске.
Отец Георгий, видно, не слишком любящий пышные речи, тут же перешел к делу. Гаммель слушая его, беспрестанно и благодушно кивал, святой отец по-прежнему сохранял спокойствие и неподвижность. Едва доклад закончился, де Ментор обернулся к духовнику и произнес:
– Чудесно, на мой взгляд. Отец Теодор, у вас есть вопросы?
– Есть, – с готовностью ответил тот, и Достий подивился, как раскатисто звучал его голос в гулком помещении.
Вопросов у него осказалось много, да таких, что в журналистской ложе кто-то подавился своим хихиканьем. Теодор озвучил внушительный список растрат – причем все они, как понял Достий, были на основании распоряжений отца Георгия, который стоял теперь за кафедрой, раздувая ноздри от гнева.
– Фальсификация! – прогремел он так, что стекла в оконных рамах дрогнули.
– Позвольте! – Гаммель вдруг взвился со своего места, порылся в небольшом
– Фальсификация!!!
В зале зашумели, Достий с трудом удерживался от того, чтобы не вскочить на ноги или не выдать как-то иначе своего волнения – в таком случае его заметили бы, это дало бы повод новым пересудам. А потому молодой человек сидел, вцепившись с свой стул и покусывал губы от волнения.
Гаммель тем временем снова покопался в своем портфеле.
– А вот заключение от государственного казначея, которому доверили проверку расписок… Конечно, это копия…
– Ага! – глава денежной управы был уже так же красен, как и его мантия. – Копия! Всего лишь…
– Да, всего лишь заверенная придворным нотариусом копия, – пожал плечами де Ментор, чем вызвал восторг у публики.
Заседание далее проходило не менее интересно, хоть Достий и понимал всякие денежные и управленческие дела с трудом, иногда доклад понятен был ему через слово. Но выступления святых отцов он выслушивал нетерпеливо, ожидая момента, когда оспаривать доклад принимались прокурор с духовником. Какие возникали иной раз перепалки, какие волнения, молодой человек с болью в сердце осознавал – отец Теодор наживает себе врагов, одного за другим. Но ведь в Синоде у него никогда и не было друзей… А слежка особенно задела его за живое. «И в конце концов, – размышлял Достий. – Я не оставлю его, будь у него хоть тысяча недоброжелателей!»
Кроме недоброжелателей, тем не менее, постепенно возрастало число союзников, все чаще и чаще из партера, а то и с яруса доносились одобрительные возгласы. Простому народу все больше нравилось, как прищучивают достопочтенных церковников, несколько забывшихся на своих высоких постах.
Еще бы. Что касалось де Ментора, то он блистал. Бросался удивительно смелыми язвительными замечаниями, которые выставляли докладчика в таком невыгодном свете, что тот превращал невольно свое выступление во что-то скомканное и нелепое, только усугубляя нелестное впечатление. Прокурор играл на чувствах зрителей и участников, как на органе. Его блестящие высказывания, предчувствовал Достий, уже заполнили журналистские блокноты доверху.
Доклады закончились внезапно – и Достий даже испытал недоумение, он несколько часов просидел, едва ли шевелясь от напряжения. Де Ментор снова взошел на кафедру, собираясь произнести заключительную речь.
– Уважаемая публика, уважаемые святые отцы, – произнес Гаммель, и голос его звучал мягче и проще, чем в начале. – Со своей стороны хочу сказать, что тяготы вверенной мне должности…
– Тебя я еще стерплю… – пробубнил кто-то. Достий поискал глазами и увидел отца Георгия, первого докладчика. Он встал во весь рост и вдруг ткнул толстым пальцем в сторону отца Теодора. – А этот? Кто он такой и почему у него право обвинять нас? Ежели он вертится вокруг Императора, а нам приказывает не лезть в политику, то…
Гул заполнил помещение до потолка, Достий зажал рот руками, чтобы не вскрикнуть – духовник, заслышав такие слова о своей персоне, неспешно отложил бумаги и, упершись ладонями в столешницу, медленно встал во весь рост. Сидящий по соседству с отцом Георгием маленький и сухонький старичок дергал того за рукав – призывал сесть на место и помалкивать.
– Господа, тихо!!!
В тут же повисшей звенящей тишине раздалось только приглушенное хмыканье – этот звук издал Советник, впрочем, не отрывающийся от принесенных с собой тетрадей. Видно, он тоже удивился, сколь громким и пронзительным может быть голос у синодального обер-прокурора. Но Гаммель тут же примирительно тронул за локоть духовника и тихо произнес: