Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Стало быть, Достий поспел раньше меня и все твои сомнения развеял?
– Именно так.
– Тогда в чем беда? – видя, что его возлюбленный все еще не готов отвечать на этот вопрос, Наполеон взял его за руки, и, держа в своих ладонях, согревая их своим теплом, повторил: – Что тебя гложет? Только скажи, и я…
– Я не могу дать вам того, в чем вы нуждаетесь, вот что.
– И в чем же я нуждаюсь?.. – монарх прищурился. – Ты не болтаешь, как виконт, это правда – но с чего ты взял, что я нуждаюсь именно в этом?..
– Вы любите общаться с людьми.
– Разве ты не общаешься со мной?
– Не
– Баль, – Его Величество принялся осторожно поглаживать чужую руку. – Конечно, не так. Ни один человек не общается точно таким же образом, как другой. Мы все разные. И если ты считаешь, будто кто-то тебя лучше – подумай о том, что я все равно желаю быть с тобой. То, что кажется лучшим тебе, не всегда представляется таковым и мне так же. Если хочешь знать мое мнение, то лучше тебя мне никого не найти. Ну, иди сюда… – он потянул собеседника через стол, поцеловав ему одну руку, затем другую. – Болтовня это всего лишь болтовня, – добавил он. – Мне нужно кое-что большее…
В очередной раз немилосердная судьба столкнула Достия с виконтом в обстоятельствах, которые можно было бы назвать и забавными, если бы это слово не было столь неуместным. Виконт – к превеликому изумлению молодого человека – обнаружился в кабинете Бальзака. Причем сам хозяин кабинета, сидя за столом, не подымал головы от работы, и очень быстро что-то строчил, то и дело макая перо в чернильницу. Вид у него был такой, как будто он про себя решил – ежели не подавать виду, что ты замечаешь чужое присутствие, рано или поздно тебя оставят в покое. С кем другим – с тем же Достием, к примеру – это еще могло бы сработать – однако против виконта де Ментора это оружие не годилось совершенно. Он стоял у стола Советника, весь – сплошная мольба и воззвание к неким светлым чувствам, прижав руки к груди и заломив тонкие брови.
– Вселенная еще не ведала подобной силы желания, с каковым я теперь не расстаюсь ни на миг!..- говорил он прочувственно. – Это было моей тайной мечтой, когда я лишь мог слышать об этом чуде Отца Небесного, и не иметь ни малейшей надежды на личную встречу… Ах прошу вас, вообразите, только вообразите себе: я столкнулся с полным непониманием со стороны своих родных, они, может, и помышляли о лучшей доле для меня, но тот брак, что они мне навязывали, не был осенен любовью и страстью! Никто в целом мире, как мне казалось, не способен проникнуть в тайну моего терзания! Но тут – будто луч небесного пламени – прекрасный голос, который прорывался сквозь шуршание грампластинки… О, я знал, я чувствовал – эта душа переживает так же тонко, так же глубоко, она – моя названная сестра перед небесами, она – будто я сам...
Советник перевернул страницу и пробежал по стройной колонке цифр пальцем. Гаммель вежливо подождал, пока он найдет нужное число. Едва лишь то было обнаружено, он продолжил:
– …Этот голос ворвался в мою жизнь, сметая на своем пути все устои, противореча всему жестокому и неумолимому, с чем мне пришлось бороться тогда… Я почувствовал себя обновленным, преисполненным сил и уверенности в том, что, слушая свое сердце, я познаю истину...
– Что вам угодно? – вздохнул, наконец, Бальзак, осознав, что будет обречен слушать этот поэтический опус до заката, ежели ничего не предпримет: виконт Гаммель был не из тех, кто отступает.
– Я знаю от придворных, что вы в добрых
– Леди Гамелин сейчас не принимает у себя. Однако она совершает визиты, и вы можете застать ее у кого-то в гостях.
– Ах, сударь, в том-то и беда!.. – Гаммель, почуяв, что он завладел вниманием собеседника, и тот всерьез уже рассматривает его просьбу, подступил чуть ближе – всего лишь на крошечный шаг, однако, как отметил Достий, теперь было бы неуместно опустить голову к бумагам, чтобы не показаться сущим невежей. К тому же, лицо визитера дышало такой верой и надеждой, что сам Достий посовестился бы отворачиваться.
– В виду трагических событий моей юности, зиждющихся на извечной неспособности отцов понять своих чад, я в столичном высшем свете человек чужой, нет здесь для меня ни единого верного друга – кроме нашего уважаемого святого отца Теодора, да продлит Отец Небесный его дни, да укрепит веру, в коей он и без того несломим! – и который, конечно же, не может представить меня в чьем-либо салоне ввиду его духовного сана…
Судя по всему, Бальзак сейчас отчетливо вообразил, что, идя навстречу просьбе посетителя, и правда вынужден будет объявиться на каком-то рауте и испытать все сомнительные прелести вращения в – как говорили при дворе – подобающем кругу. От этой идеи он, со всей очевидностью, пришел в ужас.
– Леди Гамелин возобновила свои выступления в Опере, – заметил он, стараясь, чтобы голос его чувств не выдал. Да он и не выдал – Гаммель не так уж много общался с Советником, чтобы услыхать ту напряженность, что прекрасно слышал Достий.
– Ах, Опера! – вдохновился еще сильнее посетитель. – Храм искусств!.. Я мог бы надеяться… О, но нет – разве я посмею появиться пред светлы очи этой некоронованной царицы рампы, ведь даже мое имя ничего не скажет ей… Я уже вижу, как непонимающе она читает его, чуждое, на прикрепленной к букету карточке…Что за жестокая судьба! Ах, что же делать?!
– Леди Гамелин известно мое имя, – вынужден был придерживаться фактов Советник, чей логичный разум уже искал самые наикратчайшие пути разрешения задачи.
– И вы сможете провести меня к ней?! – глаза виконта восторженно засияли. – О, мое сердце, оно просто не выдержит такого счастья!.. Тысячи благодарностей вам, о мой спаситель!..
Бальзак, сейчас вряд ли чувствовавший себя спасителем, однако осознавший, что от него приняли, по сути, обещание, которого он не давал, только дернул уголком губ. Заметив этот жест, де Ментор осведомился:
– Я нанес вам обиду, сударь?! Молю, не томите, говорите все как есть!
– Мне жаль тратить время на вечерние увеселения, – откровенно ответствовал ему Советник. – Его мне чересчур недостает.
– Само собой, само собой! Я как никто понимаю вас!.. Но не подумайте, будто я ставлю свои пожелания впереди общей необходимости: вы могли бы появиться после выступления леди, потратить лишь четверть часа и снова быть доставленным ко дворцу, я предоставлю свой экипаж в ваше полное распоряжение – а ведь всем известно, что моя шестерка серых в яблоках – самая резвая в столице!.. Ну так что же?!