Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
Достий не успел ничего придумать (впрочем, он сомневался, что способен хоть на какую-то путевую выдумку), как библиотечный зал огласился звуком уверенных шагов. Кто-то быстро и решительно направлялся к ним. Кто-то, кто куда больше привык печатать шаг на плацу, нежели ступать осторожно, чтобы не потревожить покоя других.
– Баль!
Достий вытянулся в струнку – он узнал голос Императора и вдруг страшно обрадовался, как если бы ему спешили на помощь. Размолвки и недоразумения среди близких ранили молодого человека, но он от души надеялся, что Его Величество ни в коем случае такого не допустит. Монарху, казалось, самому неуютно было находиться в такого рода
Бальзак промолчал в ответ на призыв, и Император нашел их то ли по свету от лампы, то ли попросту зная, где искать.
– Я когда-нибудь дождусь тебя в постель, а? – спросил он, предварительно кивнув Достию.
– Мы обсуждали эту тему, и я… – начал, было, Советник, глядя рассеянно в сторону. Сам он, быть может, полагал, что жест его выглядит небрежным, однако от Достия не могло укрыться то напряжение, что сквозило теперь в этом человеке.
– Перестань, – серьезно нахмурился Его Величество. – А то ты не знаешь, мне вполне достаточно того, чтобы ты просто был рядом.
Достий покраснел слегка и тоже потупился.
– Хорошо, я сейчас же приду.
Наполеон оперся о стопку книг и подался вперед, пристально вглядываясь в лицо Бальзака, сейчас опущенное и прикрытое черными волнистыми прядями. Монарх сощурился, как показалось Достию, недобро.
– Что случилось? – поинтересовался он, понизив голос еще сильнее. – Кто тебя обидел?
– Меня никто не обижал, – Советник теперь наводил порядок на столе, и вид имел совершенно отстраненный. Наполеон лишь стрельнул вопросительно глазами в сторону Достия и понял, кажется, что-то по его виду.
– Расскажи мне, что случилось! – потребовал он не терпящим возражений тоном. – Что-то произошло на собрании?
– Собрание прошло должным образом, я подготовлю отчет в письменном виде.
Видя, что Советник всякими путями избегает откровенного разговора, Достий решился на невиданную наглость (так он назвал это действие про себя). Пользуясь тем, что Бальзак не смотрит в его сторону, молодой человек поднял руку и сделал движение, как если бы поправлял волосы возле уха, постаравшись сделать этот жест настолько кокетливым, насколько был способен. Император эти ужимки увидел и тут же истолковал.
– А-а, это из-за Гаммеля!
Бальзак эту реплику и вовсе не удостоил ответом. Наполеон протянул руку и нежно, кончиками пальцев, тронул своего Советника за скулу, скользнул пальцами ниже, будто очерчивая контур лица, и принуждая таким образом поднять голову. Бальзаку пришлось подчиниться, хоть и сделал он это неохотно.
– Ты с ума сошел? – тихо, но очень прочувствованно спросил Его Величество, поглаживая острый советничий подбородок. – Что ты там себе уже напридумывал? Я никогда и ни на кого тебя не променяю. Сама мысль о том, что вместо тебя может быть кто-то еще, приводит меня в бешенство.
– Подобная вспыльчивость не делает человека разумнее, – отозвался Бальзак, и что-то в его голосе едва не заставило Достия шумно вздохнуть от облегчения.
– Зато делает решительнее и быстрее, – Наполеон уже завладел рукой своего собеседника, заставил покинуть насиженное место и аккуратно, но настойчиво, повлек за собой, успев при этом тайком подмигнуть Достию.
Молодой человек после их ухода докончил приведение стола в порядок – закупорил клей, смел в мусорную корзину обрезки бумаги – и, наконец, найдя нужные книги, отправился к себе. День его не впервые заканчивался так поздно, но все же Достий привык отходить ко сну до полуночи. Впрочем, занятость святого
Впрочем, был и повод для радости – Достий догадывался, знал почти наверняка, что Наполеон уже наговорил (а то и наделал…) Бальзаку всего, чтобы развеять все сомнения.
Между тем, Его Величество уже достиг своих покоев, однако, вопреки ожиданиям тех, кто знал его достаточно близко, повлек любимого отнюдь не в спальню. Он усадил Бальзака у камина, за небольшой столик, и присел напротив, чтобы иметь возможность видеть его лицо.
– Ты не ревнуешь, – заявил он, и эти слова были отнюдь не вопросом. – Ревность я бы узнал, она бы польстила мне, но… Баль, что с тобой?
Советник закусил губу – он раздумывал.
– Я не знаю, – наконец, сообщил он. – Со мной не происходило подобного прежде, я не понимаю этого, и не знаю, как описать сей процесс. Собственно, я отправился в библиотеку, чтобы там в тишине попытаться разобраться с этим.
– Это твое любимое убежище, – кивнул Наполеон понимающе.- Я всегда тебя оттуда выцарапываю. Тебе там Достий помешал?
– Вовсе нет. Он не помешал, а помог – это касается как книг, так и поставленной задачи.
– Что ты хочешь сказать?
– Мой Император, не мне пояснять вам, насколько я не сведущ в подобных вопросах. Все для меня прозрачно и ясно только во время чтения книги, где автор пространно повествует нам о каждом душевном движении героя, и о том, как оно отражается на его поведении. Однако в жизни все совершенно не так: мало того, что я не имею возможности получить эту информацию об окружающих, но ведь и о себе самом не могу. И только когда Достий терпеливо и тщательно прояснил для меня эти моменты, я смог двигаться далее. Он сам не подозревает, насколько он в этой области хорош, но я давно обратил внимание – видимо, этому наш юный духовный брат обучился у Теодора. Оба они очень хорошо понимают окружающих людей, пусть, зачастую, и не могут обосновать своего мнения.
Наполеон, по ходу повествования, кивал. Мысленно он был рад тому, что любимый, наконец, заговорил нормально, так, как ему это было всегда свойственно. На поставленный вопрос Советник отвечал многословно, обстоятельно, не оставляя ни единого шанса для недомолвок.
– Конечно, – продолжал Бальзак тем временем, – это открывает для них большую опасность оказаться предвзятыми: Теодор всегда думает о людях, в том числе и о себе, хуже, нежели они того заслуживают, а Достий лучше обо всех, кроме себя.