Десять басен смерти
Шрифт:
Пьетро смотрел, как они удаляются, когда Анна окликнула его:
– Пьетро!
Он оглянулся. Она указывала на планы, разложенные на бюро в углу зала, между двумя канделябрами, с которых капал воск. Пьетро переглянулся с сыном, затем подошел поближе.
Но… что же это такое?
Там были планы двух типов. Они пострадали от пороха и боевых действий. На документах первой категории можно было различить нечто вроде химических формул, один вид которых внушал опасение. Они были испещрены техническими символами и столь же непонятными краткими записями. Среди них попадались латинские и греческие высказывания. Наконец, там были и цифры, величины углов и указания расстояний. Документы второго рода были не менее причудливы нечто вроде сети или запутанного плана,
К тому же Пьетро нашел и странный миниатюрный футляр зеленого цвета с золотом.
Венецианец взял его в руки и открыл.
Он удивился, найдя в нем прядь волос. А внутри был медальон с портретом покойного короля Людовика XV.
– Что же это может означать? – спросила Анна.
Сжав футляр в руке, Пьетро прошептал:
– Не имею ни малейшего представления.
Цена шляпки
Кабинет герцога д'Эгийона
Салон Мира, большие апартаменты и спальня королевы, Версаль
На эту зиму двор вернулся в Версаль.
– Итак, до Бастилии дело не дошло? – спросил Пьетро.
Герцог д'Эгийон повернулся. Как и во время их последней встречи, он долго стоял лицом к окну, вглядываясь в пустоту. В своем голубом с золотом камзоле он имел вполне официальный вид. Он казался изнуренным и плохо скрывал свою горечь. Но решение было принято.
– Нет, Виравольта. Я собираюсь уйти в отставку. То, чего я так опасался, произошло. План королевы вернуть Шуазеля потерпел поражение… Но ей достанется моя голова. Король сделал свой выбор. Я не стал дожидаться и решил уйти сам.
Пьетро сидел в кресле, закинув ногу на ногу и положив руки на подлокотники. Действительно, в кабинете герцога в военном министерстве царил беспорядок, что никак не соответствовало маниакальному пристрастию к чистоте его хозяина. На бюро грудой были свалены папки. Повсюду стояли коробки, время от времени входили служащие и молча забирали с полок изящные безделушки и книги. Подняв бровь, Пьетро посмотрел на бронзовый бюст, который проносили мимо него.
– Мое время подошло к концу, Виравольта. По крайней мере, на данный момент. А может, и навсегда.
Он обдумывал свои последние слова, произнесенные с мрачным и торжественным видом.
Затем он повернулся к Черной Орхидее.
– Мое единственное утешение – это то, что удел Шарля де Брогли не лучше моего. Он все еще в ссылке, и ему не достанется мое министерство… А канцелярия – и подавно.
Траурная атмосфера, царившая в кабинете, представляла резкий контраст с весельем, охватившим Версаль. На горизонте появилась новая надежда. Народ желал верить в перемены. Людовик не пользовался полным доверием народа, но вызывал симпатию. Помня об излишествах и мучительном конце его покойного деда, люди ценили его желание действовать по закону добродетели. Всем нравилась его очевидная привязанность к королеве, так как уже долгие годы страна не испытывала удовольствия от созерцания королевской четы, а теперь это удовольствие не омрачалось даже трудностями, связанными с зачатием наследника… Людовик с супругой ни на йоту не продвинулись в этом отношении – но все же хорошая новость заключалась в том, что монарх был способен испытывать эрекцию! Боли, возникавшие в королевской крайней плоти при введении члена, прошли. На простынях оставались пятна, о чем сообщалось всем подряд, так как от этого зависело будущее трона. Любое хирургическое вмешательство было бы излишним – супруги и сами рано или поздно справятся.
Огласке был предан и состав правительства. Король перестал прибегать к уловкам. В конечном итоге был вызван Морпа. Государственный министр без портфеля, он имел первенство в Совете. Его старшинство было неоспоримо. Впервые со времени своего изгнания в Бурж, а затем в Поншартрен, вызванного приписанными ему высказываниями против Помпадур› он принимал своих сторонников. Ко всеобщему удивлению, семидесятитрехлетний старик возвращался к делам. В Версале он занимал апартаменты, расположенные над апартаментами короля, где не так давно проживала Дюбарри. Это был символично: мудрый
Восстановив традиционное разделение между функциями военного министерства и министерства иностранных дел, король посадил в первое кресло графа дю Мюи, бывшего друга своего отца и губернатора Фландрии, а во второе – Верженна, до тех пор занимавшего пост посла в Швеции. Команда была, таким образом, укомплектована, и д'Эгийону пришлось очистить помещение. Триумвирату и непопулярным решениям пришел конец. Были высланы также Мопу и аббат Террэй. Тюрго стал министром финансов, Миромениль – юстиции, Сартин – флота. Все это вызывало всеобщее ликование. Морпа, поклонник Монтескье и сторонник умеренной монархии, занялся восстановлением былого парламента, к великому удовольствию судей. Эта новая инициатива была восторженно принята, на площадях стали сжигать чучела и изображения бывших министров. Несколько дней назад выходившие из здания суда король и королева были встречены овацией. Людовик XVI желал, чтобы его любили! На цоколе статуи славного короля Генриха IV, что на Новом мосту, чьей-то рукой было начертано: Resurrexit. [35]
35
Воскрес (лат.).
Д'Эгийон тяжело вздохнул. Затем он повернулся к Виравольте.
– Я долго колебался, выбирая линию поведения. В конце концов… – Он подошел к своему бюро. – Я решил позволить вам продолжать ваше расследование. Если король захочет и впредь развлекаться с Тайной службой, то в добрый час. Теперь он должен уже быть в курсе всех дел. Я думаю, он распустит службу. Ну а вы… служите, кому желаете, Виравольта. Вы знаете, как тяготит мое сердце Брогли… Но меня это больше не касается. Оставляю вас в покое.
Впервые он искренне посмотрел Пьетро прямо в лицо. – Я прочел ваши рапорты… по крайней мере, те, которые вы соизволили мне доверить, – сказал он, как всегда, желчно. – Угроза не исчезла… Интересы Франции превыше всего, не так ли?
Пьетро поклонился.
– Именно так. – И он добавил: – Ваше достоинство делает вам честь, ваше превосходительство.
Герцог ограничился гримасой, изображавшей благодарность.
Все было сказано.
Д'Эгийон снова повернулся к окну.
Он покидал Версаль, как тень.
И все же, выходя из кабинета, Пьетро чувствовал прилив сил.
Решение герцога и поворот, который принимали дела, его ободрили. С призраком Бастилии было покончено. Руки у него были развязаны.
Лакей окликнул его и поклонился.
– Господин де Лансаль?
– Да?
– Королева вызывает вас в свои покои.
Дворцовая жизнь вошла в свое обычное русло. Занавески были раздвинуты, и среди этого океана изысканности и возвышенности раздавались хрустальные переливы, звучавшие как струи небольшого фонтана: это облегчался Пьетро Виравольта де Лансаль, тайный агент и бывший шпион Совета Десяти Венецианской республики. В другом конце галереи, едва скрытая шторами, украдкой присев, тоже справляла малую нужду Иоланда де Полиньяк, одна из новых компаньонок королевы. Пьетро привел себя в порядок. Иоланда поднялась ее платье с фижмами упало на пол. Она вернулась к лакеям из своей свиты, державшим спасительный горшок. Оба оказались лицом к лицу на отполированном до зеркального блеска паркете и поприветствовали друг друга, склонившись в реверансе. Пьетро поглядел ей вслед. О ней говорили, что ее походка соблазнительна и непринужденна; и в самом деле, она была наделена небрежной и возбуждающей грацией, как отметил про себя Пьетро, рассматривая ее стройный зад. Брюнетка с цветущим овальным лицом, беспечная и вальяжная, Габриэлла Иоланда де Поластрон, ставшая графиней Жюль де Полиньяк, проводила большую часть времени во владениях де Клей, но время от времени приезжала в Версаль для выполнения своих придворных обязанностей. Пьетро дождался, пока разбегутся все ливрейные лакеи, затем направился к покоям Марии Антуанетты.