Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию (Перевод Лосевой Н., Ворониной А.)
Шрифт:
Еще минуты три пересекаем последнюю полосу жары и вот-вот устроимся на отдых, который так заслужили.
Но какой неожиданный сюрприз преподносит зловредное существо, фантазия которого творит все причудливые явления в Австралии!
Том, верный слуга майора, в страшном волнении. Ведя за собой измотанную лошадь — полукровку Блек, которую, между прочим, любит больше себя самого, он кричит, пытаясь нас остановить. Старина, обычно говорящий на достаточно понятном англо-франко-туземном жаргоне, сейчас пришел в такое волнение, что смысл выкрикиваемых им слов совершенно неясен. Он протягивает
Что же случилось? Солнечный удар?
Майор, хорошо зная Тома, считает, что тот не мог прийти в такое состояние без веской причины. Он просит всех остановиться и подходит к своему преданному слуге. Отчаянная пантомима аборигена, показывающего на объект нашей мечты — дерево посреди поляны, — и несколько слов, обращенных к хозяину, производят на последнего сильное впечатление.
— Что случилось, майор? — любопытствую я. — Ради Бога, пожалейте нас, пожалейте мисс Мери! Ведь тень, майор, желанная тень!
— Мне очень жаль дорогую мисс, но располагаться на отдых в этом месте нельзя. Бежим как можно скорее! Тут — смертельная опасность!
— Господи, почему?
— Вы знаете, что здешняя природа, нам совершенно неизвестная, не скрывает своих секретов от Тома.
— Конечно, без сомнения.
— Так вот, это дерево — вай-вайга. Теперь понимаете?
Вай-вайга? А что это значит?
— Дерево Птиц.
— Но, дорогой друг, здесь на всех деревьях полно птиц.
— Я никогда не видел такого дерева, но слышал о нем из наводящих ужас рассказов связных, вернувшихся с равнины Бюиссон. Они ничего не преувеличивают. Посмотрите лучше, что творится с Томом!
— По-моему, перед нами дерево, именуемое Уртика гигас. Оно кажется совершенно безобидным.
— Символ смерти…
— Вы преувеличиваете.
— Ни в коем случае. Это дерево известно некоторым натуралистам под названием Дерева Птиц, — любая из них, прикоснувшись к его листьям, моментально погибает.
— Черт побери! Значит, это действительно серьезно?
— Разве я похож на шутника? Взгляните на побелевшие скелетики, разбросанные по траве. То — его жертвы!
— Тогда надо поскорее убираться отсюда.
С любопытством натуралиста я подошел к дереву-убийце и с осторожностью осмотрел его.
— Подумаешь! — раздался голос позади меня. — Какие-то выдумки. Я лично хочу спать, и меня не удержит никакое Дерево Птиц. Вот растянусь под ним и прикорну.
Это был Сириль. Известный скептик, он вознамерился подойти ближе к кроне.
— Берегись! — предостерег я. — Может случиться несчастье!
— Да будет тебе! Вся эта паника из-за того, что черномазый хочет навредить нам. Какая там опасность? Смотри!.. — Сириль схватился за большой лист и тут же рухнул наземь.
Я вскрикнул, решив, что он погиб.
Том сделал предостерегающий жест и, потребовав, чтобы мы отошли подальше, вынес из-под тени молодого человека, недвижимого, как труп.
Пальцы Сириля по-прежнему судорожно сжимали лист, и старый абориген обмотал руку тряпкой, чтобы избежать прикосновения кожи к смертоносному растению, а затем вытащил его с величайшей предосторожностью и отшвырнул прочь.
Мы быстро раздели Сириля.
Но куда подевался Том? Уже более двадцати минут, как он умчался, подпрыгивая, словно кенгуру.
Боже мой! Что делать? Наша наука бессильна, никакие средства, применяемые в цивилизованных странах, не помогли.
Гортанный возглас заставил обернуться: передо мной стоял Том, державший охапку травы, которую тут же бросил на землю. Затем, взяв небольшой пучок, разжевал его и из получившейся кашицы выдавил сок на один из участков пораженного тела босеронца [92] , начав растирать больного с такой силой, что чуть не содрал с бедняги кожу. Я присоединился и тоже стал втирать сок с не меньшим усердием. Бедный старик жевал траву так долго, что у него устали челюсти и прекратилось выделение слюны. Зеленоватый сок разливался по телу Сириля, и его грудь стала заметно подниматься и опускаться. Можно было перевести дух — наконец-то наметилось явное улучшение.
92
Босеронец — житель Бога (равнинная местность к юго-западу от Парижа, издавна считающаяся его житницей).
Желая помочь «санитару», я взял горсть травы и стал энергично жевать. И едва сдержал крик!.. Каким же адским снадобьем Том собирался излечить несчастного! Кайеннский перец, смешанный с раскаленным углем, — вот что оказалось во рту.
Если паралич не поддастся столь жгучему лекарству, придется отказаться от лечения.
Я решил освежить рот глотком водки, она показалась настойкой просвирника по сравнению с соком травы, которая, как купорос, сожгла мне небо.
Наконец Сириль открыл один глаз, потом второй и слегка пошевелился. Это был хороший симптом. Чтобы ускорить выздоровление, чернокожий лекарь рукояткой револьвера растер на дощечке остаток травы и сделал нечто вроде пластыря, которым покрыл всю пораженную часть тела пострадавшего. Затем Том попросил у меня сигарету, прикурил, сел, как факир, на корточки, и забормотал непонятные слова.
— Ну, дружище, что скажешь? Ему лучше?
— Лучше будет, когда снимешь.
— Тогда давай снимем эту траву.
— Нет еще.
— Когда же?
— Скоро.
Я успокоил встревоженных людей, ожидавших хоть слова надежды, и через четверть часа помог Тому отлепить пластырь, от которого уже вопил и метался как безумный наш паралитик.
Тело моего названого брата стало красным, как у вареного рака. Но до чего же отрадно было видеть эту красноту! Он попытался встать, но приподнялся лишь наполовину.