Десять
Шрифт:
Юля постаралась плакать тихо, краешком сознания понимая всю необоснованность собственного страха. Отлично осознавала, случись с ней — дочерью заведующего отделением, — нечто, угрожающее жизни или здоровью, уже был бы вызван не один врач с огромным послужным списком и клиническим опытом.
Она отлично понимала — это всего лишь паника, переизбыток эмоций. Может быть, она перебрала с обезболиванием… И именно от препарата у нее кружилась голова.
— Умру, — всхлипнула она в спину Юрию Борисовичу. Тот поспешил из смотровой, предварительно дежурно рассказав про подготовку к операции и анестезию. — Умру, — из чистого
Юрий Борисович тяжело вдохнул, словно Юля раздражала его, впрочем, скорей всего именно так и было, сел рядом с ней на кушетку и, улыбаясь явно через силу, начал говорить:
— Юля, ты умная девушка. Поступила в медицинский, твой папа врач. Ты прекрасно понимаешь, что не умрешь. Не надо плакать, утром голова будет болеть. Давай не будем…
Юрий Борисович вдруг подтянул Юлю на себя, усадил к себе на колени, как маленького ребёнка, и начал приговаривать, что она, конечно, не умрет. Что будет жить очень долго, поступит работать к ним в больницу. Не пристало настолько красивой девушке плакать из-за какого-то глупого врача, которому приспичило ее напугать.
Все говорил и говорил, без устали и перерыва. Детально рассказывал о течении операции, послеоперационном периоде, о том, чего именно Юле следует ожидать, как себя вести. Давал подробные, четкие и понятные инструкции — и Юле становилось ощутимо проще.
Юрий Борисович спрашивал о молодом человеке Юлии, его успехах, между делом похвастался достижениями своей жены. И снова вернулся к объяснениям, проговорил несколько раз каждую мелочь. На всякое произносимое слово Юрий Борисович проводил рукой по Юлиной руке — словно втирал в кожу понимание, делился спокойствием.
В операционной, таращась в хирургические светильники, последнее, что запомнила Юля — это подмигивающий, насмешливый взгляд Юрия Борисовича и слова:
— Встретимся в палате.
Пока Юля приходила в себя, ей казалось, что Юрий Борисович действительно находился в палате. Она отчётливо помнила его раскинувшуюся на стуле фигуру с вытянутыми вперёд ногами, а ближе к утру — склоненную к спинке кровати голову.
Утром, открыв глаза, Юля никого в палате не застала. Огляделась: помещение выглядело иначе, хотя определенно это была та же самая комната, что и накануне вечером. Стены оказались более светлого тона, обнаружились шторы на окне, цветы в небольшой вазе на тумбочке рядом с кроватью.
Юля попыталась пошевелиться — стало больно. Вскоре пришла улыбчивая медицинская сестра, терпеливо подождала, пока Юля измеряет температуру тела и со словами: «У меня лёгкая рука» сделала два укола, а после сразу убежала по делам. Юлия — не единственная пациентка.
Чуть позже заглянул Юрий Борисович. Он казался бодрым. Глядя на него Юля решила, что ей приснилось его присутствие в палате ночью. Невозможно быть таким веселым, полным энтузиазма, заряжать хорошим настроением после бессонной ночи на неудобном стуле. Впрочем, уточнять приснилось ли ей, Юля не стала — постеснялась.
Юрий Борисович внимательно осмотрел пациентку, немного поболтал, никак не напоминая о Юлином позорном поведении накануне вечером, показал кнопку срочного вызова, сказал, что непременно заглянет вечером и ушел.
Действительно, ближе к вечеру он вернулся, зашел в палату с огромным, полиэтиленовым пакетом.
— Тебе бабушка передала, я съездил к вам домой, — протянул он гостинец из дома ошарашенной Юле.
— Вы сами съездили? — почему-то не поверила та.
— Конечно. У твоей бабушки поднялось давление, мы с Владимиром Викторовичем решили, что лучше ей побыть дома, не стоит ехать через весь город на общественном транспорте. Маме не стали сообщать, чтобы не волновать. Ты ведь не возражаешь? Твой папа приезжает завтра утром. Здесь ночная рубашка, смена белья, полотенце. — Юрий Борисович поставил пакет на тумбочку у изголовья Юлиной кровати, осекся, нахмурился, глядя на стол у окна: — Ты не притронулась к обеду? Почему?
— Не хочу есть, — вздохнула Юля.
— Невкусно? Всегда считал, что моя жена хорошо готовит.
— Это готовила ваша жена? — удивилась Юля, впрочем, если бы она посмотрела хоть в пол глаза на тарелки, поняла бы, что обед не из больничной столовой.
— Да.
— Простите. Но я не хочу… — Юля мельком бросила взгляд на еду и отвернулась в противоположную сторону.
— На этом месте подробней. Отсутствие аппетита… — начал Юрий Борисович.
— Нет у меня никакой инфекции! — нервно возразила Юля. Как будущий врач, она прекрасно понимала, что отсутствие аппетита — плохой знак. Пришлось пояснить: — Я толстая!
— Что — ты? — опешил Юрий Борисович.
— Толстая! Женщина должна быть немного анорексичной.
— Невозможно быть немного анорексичной, как нельзя стать чуть-чуть беременной. Ты не толстая, Юля, у тебя явный недостаток веса… — Юрий Борисович пробежался взглядом по излишне худой фигурке проблемной пациентки и вздохнул: — Как давно ты ела?
— Не помню, — соврала Юля.
— Хорошо, что именно ты ела?
— Салат.
— Какой салат? — продолжил настаивать Юрий Борисович. Благодушное настроение, с которым он переступил порог палаты, испарилось, как и не было.
— Листья салата! Я ела салат из зелени… Это единственное, что я ем, потому что толстая. — Юля устала оправдываться за свой выбор питания, но всё равно упрямо повторила: — Толстая.
— Хорошо. Ты толстая, — кивнул Юрий Борисович, поджав недовольно губы. — Но прямо сейчас ты съешь всё, что в этой тарелке, и мы посмотрим, как это усвоится. Я не уйду, Юля, пока ты не съешь. — Он прямо-таки демонстративно сел на стул и уставился на пациентку.
— У меня болит… там. Режет, словно раскаленным гвоздем. — Юля показала на живот.
— Не заговаривай мне зубы, — рыкнул Юрий Борисович. — Ты всё равно съешь.
Пришлось есть. Тарелка опустела раньше, чем Юрий Борисович начал улыбаться. Юля сидела, облокотившись на подушку. Он держал тарелку на весу, и задумчиво смотрел на молоденькую пациентку, которая, кажется, выпила у него галлон крови за неполные сутки.
У Юли отмечалась послеоперационная бледность, сухие губы, синюшность под глазами. Она была невероятно худенькой, точно за нижней чертой нормы веса, однако тонкие черты лица и плавные движения сглаживали угловатость. Выглядела смущенной, порой отводила глаза, чаще же смотрела открыто — взгляд выражал искреннее любопытство, живость ума. Юля абсолютно правильно анализировала всё, что видела, слышала вокруг себя, делала какие-то выводы, которыми не спешила делиться.