Десятая планета(изд.1945)
Шрифт:
– Ах, добрый? В таком случае, налейте… Два. Пoмерануевой. Пейте, мистер Бранд.
Дядюшка дрожащей рукой взялся за стаканчик.
– Не отказываюсь.
– На здоровье, – сказал птицелов. – Пейте и досказывайте историю.
Дядюшка и птицелов стояли в трех шагах от меня, выпивали и ни на кого не обращали внимания.
– Да, мальчишке не повезло, – ораторствовал дядюшка. – Мальчишка был озорник, помяни господи его душу. Если я скажу, что он был прирожденным бродягой, то не погрешу против истины. Весь Эшуорф советовал отцу драть его за уши, потому что следовало. С десятком сорванцов он шлялся по окрестностям, разорял птичьи гнезда, лазал но заброшенным шахтам. Да вот Том расскажет, как он вытащил из оврага нашего сорванца. Ах, ты занят. Бридж? Благодарю, выпью. Не следовало бы… Каждый стаканчик – лишний гвоздик в мой гроб. Так вот, мальчишка возвращался после своих похождений домой такой грязный, что Оливия плакала, отмывая его в корыте. Как не свалился он в какой-нибудь бездонный Хобот, удивительно… Но моя сестра, его мать, Айзи, любили малыша…
Я вздрогнул и чуть не подавился костью. Речь шла oбо мне. Картежники в этот момент заспорили, заглушив слова дядюшки. Вмешательство Бриджа успокоило спoрщиков. И снова я услышал рассказ:
– Но видели бы вы парня, когда он явился сюда с дипломом. Настоящий барчук. Но мне показалось, что аристократический колледж испортил его характер. Он взял у отца последние деньги и уехал устраиваться. Писал сначала, что живет хорошо, а потом замолчал. Отец ждал весточки, да так и не дождался. – Дядюшка сердито затряс головой, а у меня упало сердце. Так я и знал: отца уже нет. Я надолго перестал сознавать, где нахожусь, отдавшись своему горю. Очнувшись, я снова услышал дядюшкин голос:
– Сорванец сумел и мне доставить столько хлопот, что можно с ума сойти. Представьте, вызывает меня стряпчий Сэйтон и говорит: "Имею достоверные сведения, что парнишка наш сидит в тюрьме по ту сторону океана". Я ответил: "Мистер Сэйтон, это доставило бы страшное огорчение его родителям, если бы они были живы. Нельзя ли как-нибудь помочь малышу?" Можете вообразить, как я волновался! Но стряпчий что-то вычитал мне из свода законов и очень рассердился! А потом он опять меня вызывает. "Мистер Бранд, – говорит он сердито, – вашему племяннику ничто уже теперь не поможет". И тут я узнал, что мальчишка утонул на краболове в Калифорнии. Пришлось мне снова надевать траурный креп на рукав.
– Очень печальная история, – отозвался птицелов. Остальное вы мне доскажете завтра, не так ли?
Дядюшка горестно опустил голову. Потом поплелся к выходу, а птицелов, оглядевшись кругом, подошел к моему столику.
– Простите, всё места заняты. Прошу позволенья…
. Я раскрыл рот, собираясь не позволить, но птицелов уже сидел напротив меня и щелкал пальцами.
– Красотка Пэгги! Прошу сюда!
Бридж захрипел со своего хозяйского места:
– Не дремать, Пэгги! К джентльменам направо!
Птицелов снял картузик и обмахнулся им, будто веером.
– Очень жарко, сэр…
Я молчал. Слишком много раз в жизни вступал я в разговоры с незнакомыми людьми, и это не доводило меня до добра. Что надо от меня этому карлику? Допив кружку, я вынул последнюю сигарету.
– Разрешите предложить огня? – сказал птицелов и быстро поднес к моему лицу зажигалку.- Трюк рассматривания подозрительных лиц с помощью зажженной спички был мне знаком, и я со злостью потушил огонь зажигалки, достал свою спичку и закурил пуская дым в лицо птицелову.
– Я на вас не в обиде, – скромно заговорил oн, чихнув от дыма. – Многие предпочитают самостоятельность даже. в закуривании. Простите, а ведь мы с вами встречались. Что же вы молчите? Я имел удовольствие видеть вас в лесу. Или немного раньше? Ах, да!.. Должен просить извинения… Я толкнул вас в аптеке… Боже мой, какой вы замкнутый человек.
Пэгги принесла эль. Птицелов приподнял кружку.
– Все-таки позвольте выпить за ваше здоровье.
Я ни слова не отвечал на его болтовню. Я думал о словах дядюшки. Они окончательно убедили меня в том, что отец мой не дождался меня. Я снова пускал клубы дыма в нос непрошеному гостю, а нахал даже не морщился.
– Странные теперь люди в Эшуорфе и окрестностях,бормотал он, отхлебывая из кружки. – Куда девалась прежняя учтивость? Редко когда называют друг друга "сэром". Предлагаешь приятному для тебя человеку выпить, а он тебе же пускает дым в нос. Я объясняю это влиянием таинственных миазмов, которые носятся в воздухе и отравляют нас. Что? Вы не знаете? Полно притворяться… Разве вы не слыхали, что случилось с преподобным Иеремией? Вы не знаете истории пациентов доктора Флита? Нет, это просто удивительно. Неужели вы свалились с луны?
Очень медленно я потушил окурок и, слегка стукнув кулаком по столу, наклонился к птицелову.
– Угадали. Я свалился с луны, а эта кружка может свалиться вам на голову. Запомните раз и навсегда, что я глух и нем от рождения. Поэтому ваше красноречие подобно дождевой капле, падающей на костер. Она исчезает. Надеюсь, вы тоже исчезнете с моего пути.
Идя через кухню к себе в чулан, я попросил Кэт, гремевшую ложками в лохани:
– Разбуди меня пораньше, мышонок.
– Будьте спокойны, сэр. Доброй ночи.
У вхoда в пристройку я прислушался, сторожко и напряженно затаив дыхание, как это делают преследуемые. Да, опять старые привычки проснулись во мне, разбуженные этим птицеловом.
Но на дворе Бриджа было тихо.
VIII
Кинг-стрит, главная улица Эшуорфа, ничуть не изменилась со времени моего детства. Все та же пестрая и холодная перспектива прачечных, булочных и старых лавок с запыленными витринами, зевающими приказчиками и толстыми хозяевами в бархатных жилетах.
Я ступал по плитам знакомой улицы, и теплое солнце улыбалось мне. Стало невыразимо грустно, когда я достиг сквера.
Вот и скамеечка, на которой три года назад я сидел с Эдит. На клумбе в зеленом бордюре садовник рассаживал неизменные флоксы. Наискось от скамейки расположился киоск с фруктовыми водами, и продавщица показалась мне знакомой. Я подовдел ближе. У киоска стоял краснолицый парень в костюме с иголочки и любезничал с девушкой, которая отмеривала сиропы. Кудряшки на висках девушки заставили дрогнуть мое сердце. Белый воротничок аккуратно лежал на ее худеньких плечах и чуть вздрагивал при каждом движении ее маленьких рук.