Десятое Блаженство
Шрифт:
Стемнело, как и положено в тропиках — сразу. Словно кто выключил яркую люстру, оставив торшер в углу. Закат пылал чистейшими спектральными красками, перепадая от лимонно-желтого и сочного апельсинного до темно-лилового, а вот костры за пределами лагеря разгорались откровенно жалкие — с дровами в Израиле туго.
Повезло той компании, что собирал вокруг себя Белявский и мой тезка — местные армейцы подкинули им пару поддонов-паллет. Огонь разгорался на славу.
А мне с отоплением помогли бедуины. Я еще вечером приметил на возвышенности две неподвижные фигуры, укутанные в безразмерные, полощущие на ветру хламиды — парочка словно отбилась от патриарха Авраама, заблудившись в веках.
А с утра к палатке явился сурового вида житель пустыни в черной рубахе-джалабийе, и молча сложил к моим ногам вязанку кривых сучьев и веток. Я, ни слова не говоря, отсчитал ему шекели. Медное и бесстрастное лицо бедуина дрогнуло в улыбке, и не назвавшийся гость удалился. Он шагал, обходя холм, джалабийя его парусила, а затем до меня донеслось конское ржание.
«Восток — дело
Поскрипывая каменным крошевом, приблизился Динавицер.
— Вряд ли это кочевник, — рассудил он. — Тут, неподалеку, целый город бедуинов — израильтяне заманивают их к оседлой жизни разными плюшками. А дров сей гордый номад мог нарубить и в посаженной роще!
— Но мы об этом никому не скажем, — ухмыльнулся я. — Изя, помнишь пакет, что ты передал?
Историку-консультанту стоило чудовищного усилия сохранить на лице выражение вежливого интереса.
— Пакет? — Изины брови поползли к залысинам, морща лоб. — А-а, тот… — взгляд вильнул в сторону, пряча жадный огонь любопытства. — И чё?
— Там была копия древнеиндийской легенды о черной короне.
— Ага… — выдохнул Динавицер, бормоча: — Всё, как в романе…
— Всё, да не всё. Подходи, когда стемнеет, а я народ соберу. Девчонки-таки хочут знать! Подойдешь?
— Ла-адно уж, — заважничал Изя, — устрою ликбез неграмотному населению!
Проводив глазами одноклассника, я тихонько фыркнул — и мягко улыбнулся, расслышав оживленный голос Белявского. Живость звучала непритворная, и это радовало. Мало кто знал, что Александру Борисовичу довелось испытать две трагедии подряд.
Сначала утонул его двухлетний сынишка. Попробуйте после такого-то горя жить спокойно и счастливо! Наверное, чтобы перебить тоску и боль, Белявские взяли из детдома малолетнего Андрея, но в восьмом классе тот узнал, что он — не родной. А еще пять лет спустя шагнул из окна… Дурак. И слабак.
У Александра подрастают две дочери, но погибшие сыновья — это мука на всю жизнь. И пускай радостные нотки в голосе актера угаснут вместе с костром, но на это время обреченность отпустит его.
«Да будет так…»
* * *
Сухие ломкие стебли и пучки жестких злаков занялись от одной спички. Тонкие веточки укрепили силу огня, и я уложил сверху пару кривых сучьев с обтрепанной корой. Загудело пламя, разошлось тепло, притягивая киношников…
Рита с Инной утащили складные стульчики со съемочной площадки, и чинно уселись поближе к костру. А Наташу устроили ее верные паладины — Ури с Амиром приволокли шезлонг.
Долгое время все молчали, глядя на кудрявые сполохи, источавшие жар. Марина-Сильва пошепталась с Рутой, обе похихикали — и тишина.
— Изя, помнишь, ты нам про жен Яхве толковал? — Самохина вытянула руки к огню.
— Помнишь, — бойко кивнул Динавицер.
— Я так понимаю, что писавшие Библию вычеркнули этот факт из божественной биографии. Им же нужен был единый Творец! Но тогда почему Библия против многоженства среди смертных?
Изя довольно фыркнул.
— Анечка, — ласково зажурчал он, — а кто тебе сказал, что Библия против? Нигде в Священном писании полигамия не осуждается! Ни слова, ни полслова! Бичуется лишь прелюбодеяние — женщина не должна принадлежать даже двум мужчинам, ибо это смертный грех. Цитирую: «Во избежание блуда, каждый имеет своих жен, и каждая имеет своего мужа». Всё чинно-благородно! А уж крепости семейных уз можно было только позавидовать — евреи той, библейской эпохи имели полное право расторгать брак, но как раз разводы были большой редкостью в полигамном обществе. И христианство не отменило и не осудило многоженство, и не издало закон, чтобы запретить его. Вплоть до второй половины VIII века нашей эры и времен Карла Великого полигамия была обычным делом в Европе и не осуждалась церковью. Что уж говорить об античной поре! Открываем Библию, читаем… У Авраама было три жены — Сарра, Агарь и Хеттура, у Моисея — две, у Иакова — все четыре, у царя Давида — восемнадцать жен. Но дело не в числе, а в достойном отношении к женщине, в трогательной заботе о семье и детях — не было тогда ни сироток, ни матерей-одиночек. Скажем, по обычаю левирата, вдова вторично вступала в брак с братом или дядей умершего мужа — род не бросал женщину, сохраняя за нею и положение, и благополучие. Да и ребенку ее было проще — все же свои! И совсем другое дело — моногамные традиции Греции и Рима. Они ставили прекрасный пол ниже сильного, держали за второй сорт, а вот древний Израиль жил по другим правилам. Вспомните, как секс именуется в Библии! «Познанием»! «Адам познал Еву, жену свою, и она зачала». Но ведь, познавая другого, даже нелюбимого, человек и самого себя познает — «и становятся они одной плотью»… Подобного рода ответственность невозможна при разгульном, не накладывающем ровно никаких обязательств греко-римском стиле поведения. Ну, и насчет числа. Древняя еврейская традиция ограничивает число жен: не более восемнадцати для царя и не более четырех для простого смертного. Однако муж был обязан достойно и равно содержать всех своих жен, и заботиться о каждой из них. Кроме того, беря за себя новую жену, мужчина должен был выплачивать ее родителям мохар, то есть выкуп. Ясно, что бедняк, вроде Иешуа, мог позволить себе лишь одну жену, которая ласково шептала ему вечером: «Спокойной ночи, Йоши!»
— Мария из Магдалы! — выпалила Инна. — А почему… э-э… Йоши женился на гетере… на куртизанке?
— Изя, ты веришь, что Иисус был женат? — округлила глаза «Алиса».
— В очередь, девушки, в очере-едь! — пропел Динавицер, посмеиваясь. — Ну, во-первых, блудницей Марию Магдалину назвали не сочинители евангелий, а папа Григорий I — от иерархов и «отцов церкви» пошло целое учение о грехе и нечистоте женщины. Хотя у ранних христиан служили не только диаконы, но и диаконисы, то есть, священницы! А во-вторых… Понимаете, нельзя отождествлять наше время с тем, что тикало две тыщи лет назад! Кстати, монаху Дионисию, который ввел летоисчисление от Рождества Христова, надо выставить «двойку», ибо Иисус родился за шесть или семь лет до новой эры. Но это так, к слову. А дело все в том… Ну вот, как сейчас угнетают холостяков? Дерут с них налог за бездетность! А тогда, в античном мире, неженатому приходилось туго. Начать с того, что у него был очень низкий социальный статус — ведь холостой мужчина, как и малый ребенок, ни за кого не отвечал. Поэтому какой-нибудь двадцатилетний женатик был гораздо уважаемей холостяка, хоть тому и за тридцать перевалило. А теперь подумайте, кто бы стал слушать проповеди молодчика, не заведшего семью? Да никто! Такого «рабби» еще и побили бы, по примеру спартанцев! А посему, только женившись, Иисус обретал хоть какой-то вес в обществе. Только тогда он мог внедрять в сознание людей новую заповедь — «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»! Кстати, Христос тоже не выступал против многоженства, он лишь осуждал разводы. Цитирую: «Кто разводится с женою своею, кроме вины прелюбодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать!»
— Нет, ну… — Дворская повела плечом. — Тоже как-то странно… Разводиться, видите ли, нельзя! А если двое терпеть друг друга не могут? Что ж теперь, Ршепу на них насылать?
— Ага… — хихикнула Наташа. — Как ухватит пару за шивороты, как стукнет лбами — и заорет: «А ну, живо возлюбили друг друга! Кому сказано?!»
В общем веселье я с удовольствием выделил Ритины нотки, их певучий хрусталь, и тут же перехватил черный смеющийся взгляд.
— Рит, читала про корону?
«Главная жена» утвердительно кивнула.
— Да то же самое, в принципе, что и в книге, только длинней, еще и со всякими техническими деталями… — поведя рукой, она рассеянно изобразила несколько кругов в воздухе. — Ну, там, что черная корона хранилась в ларце из эбенового дерева, инкрустированного лазуритом… Или… Что-то там еще было… А! Памяти совсем нет… — Рита выцепила из кармашка сложенный листок. — Вот, я зашла в Интерсеть, в Большую Библиотеку, и скачала, как выглядела черная корона: «На узком круглом обруче из черного металла в палец толщиной были насажены тонкие, закругленные, расширенные на концах черные двураздельные листочки, отогнутые наружу. В трех листках, немного большего размера, очевидно, отмечавших фас короны, сверкали крупные алые камни, по-видимому рубины. Выше листочков шли загнутые внутрь полоски того же черного металла. Впереди, там, где были рубины, полоска заканчивалась торчащими вперед зубцами. В каждой стороне на местах, которые на голове соответствовали бы вискам, в полоски были вделаны золотые диски. В центре каждого диска торчали камни странного серого цвета, в виде коротких столбиков, с плоскоотшлифованными концами. Они ослепительно блестели в солнечных лучах, затмевая угрюмое горение рубинов. Точно такие же камни были вделаны в задние полоски, соединявшиеся двумя дужками над теменной частью украшения…» Так вот, в переводе легенды говорится, что круглый обруч-венец был раздвижным, то есть, корону мог надеть человек с любым размером головы. Причем, золотые диски тоже смещались по металлическим полоскам… Знаете, — она сунула распечатку в карман, — читала я эти подробности, и меня не оставляло чувство, что передо мной не сказание, а описание электроэнцефалографического шлема!
— Блеск! — щурясь от удовольствия, Наташа прищелкнула пальцами. — Самоуверенный царь вышел в короне на свет — и сработали две пары лазеров-мазеров с солнечной накачкой, точно нацеленные на височные и теменные доли мозга! А там и память, и счет, и письмо, распознавание правого и левого, и еще масса специфических функций. Между прочим, в институте Бехтеревой пробуют транскраниальную инфракрасную лазерную стимуляцию мозга для активации лобной коры. Ставят опыты на крысах…
— … А жрецы поставили опыт на Александре! — хохотнул Изя. — Я тоже интересовался «Легендой о короне Искандера» — так она точно называется. Ефремов утверждал, что ее копия находилась в запасниках Эрмитажа, и пропала во время эвакуации. А чё? Вполне вероятно. Тогда из музея в большой спешке вывозили двести тысяч экспонатов, могло и затеряться что-нибудь. И… по-моему, прошлым летом мелькнула одна любопытная заметка в Интерсети… Помню прекрасно, что просмотрел ее, так, по диагонали. Захотел повнимательней вычитать — и не могу найти! Какие только запросы не сочинял — бесполезно! То ли убрали заметульку, то ли… Не знаю. А речь там шла о молодой археологине из Италии. Ее, дескать, сразу после войны, в сорок шестом году, допустили в книгохранилище патриарха Константинопольского Вениамина. А там — ну, надо же! — сохранились свитки из Александрийской библиотеки. И якобы в одном из хрупких папирусов говорилось о короне Искандера! Вот только переписать текст итальянке не позволили — вроде как, пришлась не ко двору. Да и сам патриарх долго не продержался — той же осенью американцы заменили его на своего, ручного — начиналась «холодная война»… — консультант с силой потер щеку. — В принципе, черную корону можно изготовить заново, пускай и с неточностями. Сам металл… Думаю, это был гепатизон, черная коринфская бронза — сплав меди с серебром и золотом. Именно драгметаллы придавали черный цвет патине. Рубины нынче синтезируют килограммами, а вот где взять таинственные серые камни… — он развел руками.