Десятый круг ада
Шрифт:
Комендант взял со стола дежурного документ и попросил Настю пройти в его кабинет.
— Я сам займусь посетительницей, — сказал он удивленному эсэсовцу.
— Яволь, герр оберштурмфюрер! — гаркнул в ответ дежурный.
Комендант внимательно прочитал документ. С еще большим вниманием он слушал рассказ девушки о ее скитаниях, не спуская с нее пристального, точно пронизывающего насквозь, холодного взгляда. Насте становилось не по себе. Она то и дело краснела и часто сбивалась. Оберштурмфюрер смотрел на Настю неподвижным ледяным взглядом и напоминал ей сейчас удава, гипнотизирующего кролика. Роль бедного кролика отводилась ей, и она с нетерпением и невольным страхом ждала конца беседы, чтобы избавиться от детально изучающего ее взгляда фашиста.
— Значит, вы будете жить в доме старой Василисы? — спросил оберштурмфюрер.
— Да, герр комендант. Она моя бабушка. Мама у меня умерла еще до войны. А отец пропал без вести. Бабушка — единственная родственница…
«И везет же этому капитану Шмидту! — с завистью и неприязнью подумал оберштурмфюрер о командире строительной роты. — Такая будет красотка под боком. Протяни руку, и она твоя…» Комендант понимал, что не так-то просто будет забрать у Шмидта красавицу белоруску, хотя он и попытается это сделать. Капитану кто-то покровительствует в Берлине, его берегут. Неспроста же обыкновенного командира строительной роты охраняет взвод эсэсовцев!
Оберштурмфюрер отпустил Настю, предупредив, что ей каждую неделю придется являться лично к нему для перерегистрации.
— Хорошо, герр комендант, — обещала Настя.
Вечером, когда Шмидт вернулся с работы, она доложила ему о своем посещении комендатуры.
— Герр комендант сам принял меня, был очень любезен и просил через каждые три дня заходить лично к нему на перерегистрацию, — от себя добавила Настя, нарочно сократив установленный срок перерегистрации.
«Рыжая образина хочет прибрать к рукам внучку старой Василисы. Он способен прямо в кабинете скрутить девчонке руки и изнасиловать ее», — с отвращением подумал Шмидт о коменданте, удивляясь, как непонятное до сих пор чувство ревности постепенно захватывает его.
— Я избавлю вас от хождения в комендатуру, — обещал Шмидт.
— Премного обяжете, герр капитан, — едва заметно улыбнулась Настя. Она понимала, что отныне рыжий удав оберштурмфюрер не посмеет дотронуться до нее. Значит, можно считать, она утвердилась постоянной жительницей деревни Сосновичи.
Настя на четверть приоткрыла белую занавеску на окне кухни, давая тем самым условный знак Фоме. Связной понял: внучке не грозит никакая опасность; она остается жить у любимой бабушки.
Ежедневно Настя готовила теплую и холодную воду для Шмидта, разогревала принесенные денщиком Клаусом завтрак, обед и ужин и подавала на стол. А в те дни, когда капитан находился далеко от дома на лесоразработках, она брала с собой свежежареную крольчатину — его любимое блюдо, хлеб, термос с горячим, сладким кофе и шла к нему. Шмидт на свежем воздухе с особым аппетитом ел принесенную девушкой вкусную пищу. Постепенно немецкие солдаты и охранники-эсэсовцы привыкли видеть вместе со своим командиром Настю и беспрепятственно пропускали ее на строящийся объект. В их глазах девушка была любовницей капитана-холостяка. Офицеры, и особенно рыжий комендант, подшучивали над Альбертом, всегда строго относившимся к своей репутации, но тот не обращал внимания на эти разговоры, наоборот, он даже чуточку гордился тем, что ему прислуживает такая обворожительная девушка.
Поздним вечером Настя обычно подавала квартиранту стакан холодного молока. Шмидт усаживал девушку за стол, угощал сладостями и неизменно заводил свой походный патефон, проигрывая одну пластинку за другой. Репертуар был широк: от симфонической музыки и церковных фуг Иоганна Себастьяна Баха до немецких старинных народных шуточных, веселых песен. Особенно ему нравилась песня-баллада из «Фауста», которую любил он петь и сам.
Король жил в Фуле дальнойИ кубок золотойХранил как дар прощальныйВозлюбленной одной.Когда он пил из кубка,Оглядывая зал.Он вспоминал голубкуИ слезы проливал…Настя быстро выучила песню и, смешно коверкая немецкие слова, подпевала капитану, восхищенному ее слухом и чистым, приятным голосом.
И в смертный час тяжелыйЗемель он отдал тьмуНаследнику престола,А кубок — никому.Часто он просил Настю спеть какую-либо белорусскую народную песню. Девушка пела негромко, вполголоса, опасаясь, как бы ее не услышали на улице. Шмидт внимательно слушал, упиваясь мелодией, совершенно не понимая незнакомые ему слова.
Само собой разумеется, взаимоотношения квартиранта Василисы и ее внучки не остались незамеченными. Жители Сосновичей перестали здороваться с Настей, а затем стали и ругать ее в глаза, открыто называя немецкой прислужницей. Настя не обращала на них внимания, точно ничего не слышала. Зато презрение всей деревни к своей внучке болезненно переживала старая Василиса.
— Стыд-то какой. На улице нельзя показаться, — не выдержала Василиса. — Народ-то вон что говорит…
— А вы не слушайте их, бабушка! — успокоила Настя. — Вы же с Наталией Тихоновной видите, что я чиста. Господин капитан хорошо воспитан. Он из интеллигентной семьи. Мало ли что болтают деревенские бабы!
Старушки видели: их квартирант действительно вел себя безукоризненно по отношению к Настеньке да и к ним самим. Ни одной угрозы, ни одного грубого оскорбительного слова. А если его денщик Клаус и позволял резко обращаться с ними, то капитан тут же одергивал его.
Шмидт быстро привык к Насте. Даже больше того — девушка ему нравилась. Сам себе не признаваясь, он отсчитывал время до окончания работы, чтобы быстрее вернуться на квартиру и увидеть застенчивую улыбку на милом лице хозяйской внучки. Хотелось сделать для нее что-то приятное, как-то разнообразить ее скучную жизнь, развеселить, показать интересных людей.
В субботу он вернулся со стройки необычно рано. Настя не заметила его внезапного прихода. Она стояла спиной к двери и перед маленьким зеркальцем, висевшим на стене, расчесывала гребенкой распущенные волосы. Старушки копались в огороде и кормили кроликов, в раскрытое окно доносились их приглушенные голоса.
Шмидт застыл на пороге. Зачарованно смотрел он на длинные золотистые волосы Насти, струящиеся по ее плечам и спине. Настя напоминала ему сейчас русалку или добрую фею из немецких сказок. Словно магнит, девичьи волосы тянули его к себе. Хотелось дотронуться до них, ощутить в руке их мягкость и шелковистость, прикоснуться губами и зарыться в них лицом.
Шмидт невольно сделал шаг. Настя испуганно обернулась.
— Ой! — увидела она офицера и торопливо стала заплетать волосы в тугую косу. — Извините, герр капитан. Я не ожидала, что вы так рано вернетесь сегодня.
Ей становилось не по себе от пристального взгляда Шмидта, не спускавшего восторженных глаз с косы. Ох уж эта коса! Настя хотела обрезать волосы — до них ли во время войны, но командир партизанской бригады Ефимчук категорически запретил.
— Настия, — Шмидт никак не мог правильно выговорить это трудное имя, — сегодня я приглашаю вас поехать в Борисово. Мы чудесно проведем субботний вечер в офицерском казино. Обещаю вам.