Десятый самозванец
Шрифт:
— А вот и сторож наш! — обрадовался Юзеф, указывая на мужика. — Егерь здешний.
— Доброго утра, ясновельможный пан, — скинув с себя шапку, поклонился мужик до земли Мехловскому. — Ждем, стало быть, вас.
— Много там хлопов-то? — поинтересовался пан.
— Человек сто, не меньше. Только мужиков-то всего ничего. Может — двадцать, может — чуть больше. А остальные — бабы да дети.
— Часовые?
— Двое стоят, — доложил егерь. — Оба под прицелом.
— Давай, — кивнул ему пан Станислав, а потом, обернувшись к отряду, приказал: —
Тимофею еще ни разу в жизни не доводилось видеть не то что сражений, но даже коротенькой стычки. Весь «военный» опыт сводился к драчкам. Но не успел он и дух перевести, как часть конников начали спешиваться, бросая поводья прямо на землю, а потом неторопливыми перебежками двинулись вперед. По их следам осторожно пошли всадники, которые не понукали коней, а целиком доверились их чутью. Все это было не похоже на рассказы о польской бесшабашности и ляшской удали, которых Акундинов наслушался вдоволь.
Даже неискушенному в военном деле Тимохе было ясно, что люди эти воевать умеют. Ни один из них не побежал сломя голову, а передвигались четко и аккуратно — от дерева к дереву, чтобы не напороться на бешеную стрелу или пулю. Кроме того, часть людей прощупывали копьями землю, посыпанную снегом, и особенно пристально рассматривали кучи валявшихся веток. И, как оказалось, не зря. Вот один из слуг поднял руку. Юзеф, что был среди спешившихся, подскочил к нему и поворошил клинком побуревший еловый лапник.
— Яма? — негромко спросил подъехавший пан Станислав.
— Капкан медвежий, — отозвался шляхтич, пытавшийся сомкнуть железные «челюсти».
— Ишь ты! — покачал головой пан, проезжая дальше.
Чуть дальше обнаружилась и «волчья» яма, выкопанная прямо по лесной тропе. Если бы не зоркий глаз одного из слуг, то кто-нибудь из всадников точно бы провалился туда. Сам-то конник, возможно бы, и спасся, а вот конь вряд ли. Яма была выкопана на совесть, на добрых полсажени, а в дно вбиты острые колышки, смазанные чем-то бурым. В яму сбросили трупы незадачливых караульных, пробитых арбалетными болтами — короткими и толстыми стрелами. У одного черенок торчал из глаза, а у другого — из горла. «Однако!» — подумал Тимофей, который до сей поры знал, но ни разу не видел в действии такой штуки, как самострел.
В конце концов конные и пешие вышли на небольшую полянку. Незнающий человек, наверное, даже и не разглядел бы, что на ней торчит несколько крыш, а принял бы их за бурелом. Правда, от бурелома шел едва заметный дымок.
Повинуясь неприметным для постороннего человека жестам Юзефа, отряд взял полянку в кольцо. Всадники просматривали дорогу, а пешие брали наизготовку оружие: кто пищали, а кто луки и самострелы.
— Вперед! — скомандовал пан Станислав, вытаскивая саблю из ножен.
— Виват Мехловски! — в несколько десятков голосов заорали и конные и пешие, устремляясь вперед.
Атака была стремительной. Кажется, разбойники понадеялись на караульных и ловушки. Почти никто из них не успел (или не сумел?) оказать сопротивление. Те, кто выскочил с оружием, были тотчас же срублены верховыми. Еще кое-кто попытался бежать в лес, но там их останавливали либо стрелы, либо ружейные выстрелы. А ведь Тимофей, скажем, даже и не приметил, что часть людей была оставлена в оцеплении.
— Живыми, живыми брать! — грозно приказал пан Мехловский, закидывая саблю в ножны и показывая пример остальным.
Из землянок стали вытаскивать людей и сбивать их в кучи (отдельно мужиков, отдельно баб и детей).
— Узнаете кого-нибудь, пан Иоанн? — спросил Мехловский, гарцующий вокруг пленников.
Акундинов, всматриваясь в лица, едва не выскочил из седла, опознав того самого малого, треснувшего его дубиной.
— Этот, — ткнул он рукой, а потом, спрыгнув на землю, подскочил к пленнику: — Сабля моя где? — стал он трясти мужика.
— Успокойтесь, пан, — легонько оттеснил его подошедший Юзеф. — Сейчас поищем. Сабля-то дорогая, наверное?
— Сабля-то простая, да дедовская. Вот ведь что дорого, — попытался объяснить Тимофей.
— Найдем мы саблю, — успокоил его Юзеф. — Да и сами пошукайте по землянкам.
«Шукать» по вонючим норам Тимохе было противно. Посему он просто стоял и ждал, пока слуги не выгребут все, что представляло мало-мальскую ценность, — одежду, посуду и даже тележные колеса. К своему удивлению, Тимофей обнаружил среди барахла кожаный пояс, снятый им когда-то с убитого цыгана. Взяв его в руки, он с еще большим недоумением нащупал в нем… собственные ефимки.
— Ваше, пан Иоанн? — спросил Мехловский, наблюдая за действиями гостя.
— Мое, — ответил Тимофей и не сдержался от удивленного возгласа. — А чего ж они деньги-то не взяли?
— Так их и без того много, — ответил пан Станислав, показывая на внушительную кучу монет и золотых украшений, лежавшую чуть отдельно. — Когда тратить-то было? Да и негде.
— Пан Иоанн, — подошел к Акундинову Юзеф, показывая какую-то саблю, — поглядите, не ваша?
Сабля была прелесть как хороша! Рукоятка, вырезанная из слонового бивня, отделана золотом и украшена драгоценными камнями. Кожаные ножны с золотым же узорчатым тиснением. Слегка обнажив клинок, Тимофей только ахнул — он увидел волнистые линии, пробивающиеся сквозь голубовато-серую сталь. Настоящий булат, коему вообще и цены-то нет!
Потрогав рукоятку и пощелкав ногтем по клинку, Акундинов со вздохом вернул саблю шляхтичу.
— Не, — покачал он головой. — Моя попроще будет. И рукоятка у нее хоть и костяная, да простая, без изукрас, и ножны деревянные, кожей обитые, а не с узором. А эту не иначе, как у какого-то князя отбили.
— Постойте-ка, пан Иоанн, — сказал вдруг пан Станислав. — Берите-ка ее себе. Пусть пан Каразейский имеет оружие, по чину положенное!
Мехловский подмигнув самозванцу, поехал дальше, отдавая распоряжения. Отцовой сабли, увы, отыскать так и не сумели. Может, завалилась где-нибудь, а может, бандиты ею просто побрезговали.