Десятый самозванец
Шрифт:
Акундинов принялся «располагаться». Что же, в каморе было сравнительно чисто. Только вот пованивало от ямы в углу. Ну, не прикажете ли арестантам ночной горшок подавать? А что до Тимохи, то он даже и порадовался, узрев хоть что-то знакомое…
Стоял еще и грубый топчан, прикрытый соломенным матрацем. В изголовье — деревянное полено, закутанное в старую шубу. Хошь укрывайся ею, хошь под голову стели, если нужна подушка помягче. Был тут и маленький козлоногий стол с кувшином воды и глиняной кружкой. Ну а самое ценное — на стене торчал факел, отбрасывающий неровный свет, а на полу лежали еще и запасные. Без света было бы совсем страшно.
Устроившись на ложе, Тимофей захотел есть — то ли от переживаний, то ли просто потому, что покормить его никто не удосужился. Попытался поспать, но не получилось. Он раз за разом перебирал все события, происшедшие за вчерашний вечер. То, что он не убивал девку, Тимофей даже не сомневался. Во-первых, каким бы он ни был пьяным, но такого бы ни за что не забыл. А во-вторых, вспоминая, как и в каком виде он добирался вчера до постели, то убить не сумел бы не только девку, но и комара. В-третьих, а зачем ему было вообще убивать Витусю? Одна надежда, что пан Мехловский, которому непременно должны доложить о случившемся, решит так же. «А если нет? — холодея, подумал Тимофей. — И сидеть-то мне тут до скончания века…»
В каморе было не понять — день ли еще сейчас или уже вечер. Акундинов успел передумать самые разные думы, посочинять вирши, которые он тут же и забывал, а брюхо все бурчало. Но наконец за дверью раздались шаги. Тимофей обрадовался было, что пришли за ним, но оказалось, что явился слуга — парень с увесистой корзиной.
— Вот, пан, велено вас с господского стола кормить, — сказал холоп, выставляя на стол снедь: глубокую миску с крышкой, жареную куру, яйца и большие куски хлеба.
— Дзенкую, — угрюмо бросил Тимоха, хватая миску, в которой оказался гуляш. Ложки не оказалось, потому пришлось есть руками. Может, забыли, а может, слуги решили поиздеваться над «паном москалем», кто знает?
— Пан Мехловский в Краков отъехал, — сообщил слуга, доставая бутылку с вином. — Пан Юзеф приказал, чтобы вас держали тут до самого его приезда…
— Вот ведь… — матюгнулся Тимофей и спросил у слуги: — Пить будешь?
Кажется, холоп ожидал совсем другого вопроса, поэтому от неожиданности даже не сразу и ответил, но потом, сдернув с головы шапку, робко спросил:
— Пан предлагает мне выпить вместе с ним?
— Помянуть, — уточнил Тимоха, наливая себе полную кружку, вместившую едва ли не половину бутылки, и поискал глазами — куда бы плеснуть холопу.
Слуга, покопавшись в корзине, вытащил оттуда оловянную чарку. Может, предназначалась она как раз «знатному» узнику?
— Эх, чего бы покрепче, — вздохнул Тимофей, наливая вино в чарку.
— Пан Юзеф приказал вам лучшего вина подать.
— Лучше бы водки прислал, — угрюмо сказал узник, поднимая кружку. — Ну, помянем рабу Божию Витусю!
Выпив и перекрестившись, Тимофей отметил, что слуга перекрестился не ладонью, а перстами.
— Ты что, не католик? — удивился он.
— Православный я, — ответил тот, посматривая на еду, которую слугам было есть не положено. — Русин к тому же…
— Вона! Земляк, стало быть, — восхитился Тимофей, кивая на остатки куры и яйца.
Слуга не заставил себя ждать, принявшись уплетать жареную птицу едва ли не с костями.
В тусклом свете единственного факела Акундинов рассмотрел, что холоп — парень лет двадцати — не выглядел голодным. Еще бы — носить арестантам еду да не поесть самому?!
— Я, пан москаль, тут пять лет служу. Только в подвале-то быдло одно сидит, — пояснил парень, принимаясь за яйца, которые он заглатывал едва ли не целиком, кажется, даже не очищая от скорлупы. — А благородные-то господа тут редко бывают. А быдлу-то хлеб, лук да воду выдают, да по праздникам — иной раз говядину, коли ее много, а чаще — рыбу соленую, что пану Станиславу из Гдыни везут.
— Звать-то тебя как? — поинтересовался Акундинов, разливая остатки вина.
— Янко, — отозвался парень, радостно хватая чарку.
— Тезка, значит, — усмехнулся Тимофей, поднимая кружку. — А меня — Иваном, Иоанном зовут. Ну, Янко, за знакомство.
— Дзенкую, пан Иоанн, — поклонился в почтительном поклоне парень и опрокинул свою чарку.
— Скажи-ка, тезка, а с людьми-то с теми, что в темнице сидят, — с ими-то что? — поинтересовался «Иоанн».
— Сидят, — коротко ответил Янко. — Пока пан Станислав не приедут, сидеть будут. А как приедет пан, то их на колья посадят.
— А чего пан в Краков-то уехал? — спросил Тимофей, подбираясь к самому главному.
— Король Владислав послов во Францию отправляет, чтобы та ему в войне с турками помогла. А пан Мехловский хочет от короля добиться, чтобы тот и его в депутацию включил, — охотно рассказал Янко секреты, за которые не пожалел бы денег любой иноземный лазутчик. И откуда холоп, что кормит узников, может такое знать?
— Надолго пан-то уехал? — поинтересовался Акундинов, предчувствуя ответ: «Нам ясновельможный пан не докладывает!»
— Ежели король его во Францию пошлет, то послезавтра пан обратно приедет. Ну а коли не пошлет, то — завтра. Пан Станислав в Кракове больше двух дней бывать не любит. У него там своего дома нет, а ночевать в гостинице больше двух ночей ему неможно.
— Ясно, — повеселел Тимоха, а потом осторожно спросил: — Янко, а ты водки можешь принести?
— Могу, как нет-то? — пожал плечами парень. — Мне пан Юзеф строго-настрого приказал — москалю ни в чем не отказывать. Пан Станислав так распорядились.
— Ну, тогда совсем хорошо! — еще больше обрадовался Акундинов. — Стало быть, даже девку сюда прислать можешь?
— Могу, — кивнул слуга. — Только вот… — замешкался он, — девки-то вас боятся, пан Иоанн. Думают, что это вы Витусю убили.
— А сам-то ты как считаешь?
— Вначале-то думал — вы. А потом, как предложили вы мне за ее упокой выпить, то понял: нет, не вы… Только кто же тогда? Тем более, пан, что это вы… — оборвал себя на полуслове Янко, чего-то испугавшись.
— Ее жениха убил… — продолжил недосказанное Тимофей, пристально вглядываясь в глаза холопа.