Детектив Филип Марлоу
Шрифт:
Я покачал головой и не ответил.
– Произошло убийство, - сказал Бриз.
– Ты должен сказать мне.
Я снова покачал головой. Бриз чуть покраснел.
– И все-таки ты скажешь.
– Мне очень жаль, Бриз. Но дело зашло так далеко, что я очень в этом сомневаюсь.
– Ты, конечно, понимаешь, что я могу упечь тебя в каталажку, как важного свидетеля, - небрежно сообщил он.
– На каком основании?
– На том основании, что ты обнаружил тело, назвался управляющему вымышленным именем и не можешь дать сколько-нибудь удовлетворительных объяснений,
– И вы собираетесь это сделать?
Он чуть улыбнулся.
– У тебя есть адвокат?
– Я знаю нескольких адвокатов. Но личного адвоката у меня нет.
– Кого из судей ты знаешь лично?
– Никого. То есть с тремя я как-то беседовал, но они, вероятно, не помнят меня.
– Но у тебя, наверно, тесные связи с окружением мэра и так далее?
– Расскажите мне о них поподробнее, - сказал я.
– Это очень интересно знать.
– Послушай, приятель, но где-нибудь у тебя должны же быть друзья. Наверняка.
– У меня есть хороший друг из окружения шерифа. Но я не хочу впутывать его в свои дела.
– Почему?
– Бриз удивленно поднял брови.
– Он тебе может очень понадобиться в ближайшее время. Словечко, замолвленное за тебя уважаемым полицейским, может сильно облегчить тебе жизнь.
– Он просто мой друг, - сказал я.
– Я не хочу кататься у него на спине. Случись у меня какие-нибудь неприятности, это не лучшим образом скажется на его службе.
– А как насчет Центрального бюро?
– Некто Рэндэлл - если он там еще работает. Мы с ним как-то сталкивались по одному делу. Но он меня не очень-то обожает.
Бриз вздохнул и подвигал ногами по полу так, что зашуршала сброшенная с кресла газета.
– Это правда - или какая-то хитрая предусмотрительность? Я о всех тузах, с которыми ты не знаком.
– Это правда, - сказал я.
– Но эту правду я использую с хитрой предусмотрительностью.
– Не очень-то предусмотрительно сообщать мне об этом.
– Я придерживаюсь иного мнения.
Он с силой сжал подбородок огромной веснушчатой лапой, и, когда опустил ее, на щеках его остались круглые красные отпечатки пальцев. Я смотрел, как они постепенно бледнеют и исчезают.
– Почему бы тебе не пойти домой и не дать человеку возможность спокойно заниматься делом?
– раздраженно поинтересовался он.
Я поднялся, кивнул на прощание и направился к двери.
– Оставь свой домашний адрес, - сказал Бриз мне в спину.
Я дал ему адрес. Он записал.
– Пока, - мрачно сказал он.
– Никуда не выезжай из города. Нам еще понадобятся твои показания. Может, даже сегодня.
Я вышел. Снаружи на площадке дежурили двое полицейских в форме. Дверь напротив была открыта - в квартире эксперт-криминалист все еще снимал отпечатки пальцев. Внизу в обоих концах коридора стояло еще по полицейскому. Рыжего управляющего нигде не было видно. Я вышел на улицу. От тротуара отъезжала санитарная машина. По обеим сторанам улицы толпились люди, но народу собралось не так много, как в каком-нибудь бы другом районе по аналогичному поводу.
Я стал пробираться
– Что там произошло, Джек?
Я молча вырвал руку и, ничего не ответив и даже не взглянув на него, пошел вниз по улице к своей машине.
12
Было четверть седьмого, когда я вошел в свой офис, включил свет и подобрал с пола листок бумаги. Это была записка из почтового отделения; в ней говорилось, что на мое имя пришла посылка, которая по моему требованию будет мне доставлена в любое время дня или ночи. Я положил извещение на стол, снял пиджак и открыл окна. Достав из глубокого ящика стола бутылку "Олд Тэйлор", я глотнул оттуда и покатал языком во рту обжигающую жидкость. Потом я сидел, держа бутылку за прохладное горлышко, и размышлял над тем, нравится ли мне быть частным детективом и натыкаться на разные трупы, но не дергаться и не осторожничать при этом, не протирать за собой дверные ручки, не прикидывать постоянно, как много можно сказать без ущерба для клиента и как мало можно сказать без ущерба для себя самого. Я пришел к выводу, что мне это совсем не нравится.
Подтянув к себе телефон, я взглянул на номер извещения и набрал его. Мне ответили, что посылку могут доставить прямо сейчас. Я сказал, что буду ждать.
Начинало смеркаться. Шум уличного движения чуть стих, и входящйй в раскрытые окна теплый воздух нес с собой скучный пыльный запах конца трудового дня, запах выхлопных газов и отраженного от горячих стен и тротуаров солнца, слабый запах пищи из тысяч ресторанчиков и спускающийся с холмов Голливуда тонкий - доступный только обладающему нюхом охотничьей собаки - особый аромат, который издают в жару эвкалипты.
Я сидел и курил. Через десять минут в дверь постучали. Я открыл, и мальчик в форменной фуражке вручил мне маленький квадратный пакетик. Я дал мальчику десять центов и послушал, как он беззаботно насвистывает по дороге к лифту.
Мои имя и адрес на пакетике были написаны чернилами - очень аккуратными печатными буквами. Я разрезал веревочку, развернул тонкую коричневую бумагу и обнаружил под ней дешевую картонную коробочку со штемпелем "Сделано в Японии". В такую коробочку в какой-нибудь японской лавочке вам упакуют резную фигурку животного или камешек нефрита. Крышка была пригнана очень плотно.
Стянув крышку и сняв сверху бумажную салфетку и кусочек ваты, я обнаружил в коробочке золотую монету размером приблизительно с полдоллара, ярко сверкающую, будто ее только что отчеканили.
На одной ее стороне был изображен орел с распростертыми крыльями, щитом вместо груди и инициалами "Е.Б." на левом крыле. Орел был заключен в круг, а между окружностью и гладкой необработанной кромкой монеты была надпись: "E PLURIBUS UNUM" и внизу год 1787.
Я положил монету на ладонь. Монета была холодная и тяжелая, и я почувствовал, как влажна моя ладонь под ней. На другой стороне монеты было изображено солнце - восходящее или заходящее - над острой вершиной горы и вокруг - два венка, похоже, из дубовых листьев, один в другом; еще какая-то надпись по-латыни и внизу имя: "Брэшер".