Дети Арктиды. Северные истоки Руси
Шрифт:
Может, потому Европе был роднее и приятнее бледный, «лунный» блеск, что всегда в душе хранилось родное, «скотоводческое», кратко сформулированное еще Плутархом: «Солнце из созвездий второе после Луны».
Исключительно русское и однозначно полярное отождествление понятий «свет» и «мир», мир это свет и свет это есть мир, индоевропейцы не понимают наше буквальное и очевидное «на всем свете», «жить на свете», «сжить со свету». И еще именно славянское «белый свет» («на всем белом свете», «чтобы света белого не видеть») и «белый день» («среди белого дня», «за весь белый день»). Некая неразрывность понятий «белый свет-день» (не солнечный, но белый) это тоже полярное «коллективное бессознательное», как память о долгожданной заре, когда солнце еще не встало, но свет, а значит, и день уже появился. Также особенно славянское «святость
Еще один славянский полярно-лингвистический феномен — слово «красный», в индоевропейских языках, даже в санскрите, нет тождественности понятий «красный» и «красивый». Само слово «красный» идет от «крес, кресить» — огонь, гореть, светить и изначально связывалось с солнцем и зарей — красно солнышко, зорька красная. Определение цвета было вторичным, сам цвет в древнерусском обозначался как рдяной, рудрый (это и есть общее индоевропейское с rot, red). «Красный» стал определением цвета и высшего эпитета, «красоты», как буквальный перенос русско-славянского, и безусловно полярного, восприятия солнца и зари.
Ведический бог дня Dy-aus буквально по-русски по значению и звучанию — «сияющий, ясный день», без прямой связи с солнцем, изначально относился к переходным фазам полярного года, к приполярным весне и осени. В русском остался корень «aus», «яс(ный)» в «весне» и «осени» как память о ясных полярных днях, но уже без видимого солнца, как память о ведической заре Ушас и русских Авсень и Усень.
Самые почитаемые боги Ригведы, Инд-Ра (День, принесенный Ра — Солнцем) и Ушас (Заря). В более поздних гимнах Вед значение и почитаемость Ушас затухает, а Индра превращается в верховного бога-громовержца. Это вырождение, очевидно, связано с исходом или отступлением ведических ариев в чужие, умеренные и южные, широты, где заря исчезает, но появляется гроза. Литовский «диевас», индийский «дьяус», римский «деус», германский Тиу, скандинавский «Тивар» все от одного праиндоевропейского «светлого дня», в санскрите еще сохранилось «div» — светить, блистать. Божественность этого понятия возможна лишь в приполярных областях, где существуют периоды, когда солнца еще нет, но светлый день уже есть. Отсюда русский Див (или Дий), бог Дня, и русское «диво», чудо, «диво дивное», чудесное и божественное явление, день без солнца. Эта разрывность понятий солнца и света и разделяет славян и индоевропейцев на две расы, на два мира. Индоевропейская общность возникла, очевидно, после исхода из полярной Арктиды уже в приполярных областях, но самое парадоксальное, что они не сохранили, если вообще имели, верховного солнцебога. У славян тоже был второй этап и свой «Див», но он явно на заднем плане главного пантеона, где большинство славянских богов были и остались «солнечными» — Сварог, Святовит, Белбог, Ярило, Коляда, Коло[8], Даждьбог, Купало, Хоре, Кострома.
Сам «бог» стал уже нарицательным именем Высшего, Всевышнего, и по высоте, «небесности», и по значению, но изначально был и сам Бог, дохристианское верховное божество, возможно родо-племенной бог именно славянской ветви. В договоре Руси и Византии 945 года, когда Русь еще не знала ни Христа, ни Яхве, он стоит рядом и даже впереди Перуна: …да будет достоин умереть от своего оружия и да будет проклят от Бога и от Перуна за то, что нарушил свою клятву». Русский, еще языческий, князь Святослав четверть века спустя, в 971 году, будет клясться так: «Если же не соблюдем мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от Бога, в которого веруем». А веками ранее Прокопий Кесарийский (VI в.) писал о «склавинах и антах», предшественниках восточных славян: «Они считают, что один только Бог, творец молний, является владыкой над всем». И наконец, еще в начале XIX века в Тульской губернии стояло языческое капище Бога и Божени.
Его знают и Веды, это один из первобогов Адитьев, B(h)aga. И «бог», и «bhaga» в источнике своем восходят к арийскому, праиндоевропейскому, «bha» — «светило, звезда» (церковнославянский, точнее, старославянский до сих пор в православных церквях пишет имя бога как «бга»), первоначально являвшемуся одним из табуированных имен солнца как бога «светлого, светящего» (в санскрите сохранилось «bhas» — «светить, блистать»). От него и авестийский «baga» и санскритское «bhaga», но индоиранцы
Само «солнце» во всех индоевропейских языках (sonne, sun, sol, soleil, surja) восходит к ведическому «sur» — «светить, блистать», то есть с тем же значением, что и «bha». У иранцев «Сура», в прямом значение «бог», у ведических индийцев «Сурья» — божество солнца.
В итоге — говоря «Бог», мы имеем в виду «Солнце», и говоря «Солнце», мы говорим «Бог».
Ведическое Солнце — «Surja», составное от «su-» — «свет, сверкать» и «rja-» — «царствовать», имеет параллель «Шу-Ра» и в Египте. Бог Шу один из первобогов, и значение его уже в додинастическом Египте было полузабыто, его считали богом воздуха, но в некоторых источниках его называли богом дня или света, так что связка Шу-Ра и в Египте означала «дыхание, свет Ра», то есть Солнце как эманацию, лик бога. Что в позднем Египте получило уже собственное обожествление как Атон, буквально «солнечный диск». У иранцев Авесты «Сура» было распространено и как имя, и от них же оно перешло к семитам как «соломон» и в мусульманский мир как «сулейман», но в буквальном виде осталось в древнерусском «шура». Очевидно, что это имя не русское и не индоиранское, это прарусскоиндоиранское, северное. В русском сохранилась и архаично северная универсальность рода, оно, «имя», и женское и мужское, а значит никакое, «среднее». У индоевропейцев солнце потеряло свою божественность и, как следствие, стало в разных языках рядовым объектом то женского (нем. die Sonne), то мужского рода (фр. Sole). Солнце как высшее божество не может быть ни «мужским», ни «женским», иначе подразумевало бы альтернативу, оно — «все», божественного среднего рода.
Для Масленицы как древнего праздника-встречи Зари не менее важна и продолжительность события. Сейчас это неделя, но это опять издержки христианизации, борьба с открытым языческим праздником привела к тому, что Масленицу урезали до 14 дней, а затем и до седмицы. Из сохранившихся раннесредневековых источников известно, что на Руси Масленицу, или Комоедицы, праздновали не менее месяца. Но изначально этот древнейший праздник Севера начинался с окончания полярной ночи 2 февраля (русского Сретенья) до весеннего равноденствия, и в русской народной песне родовая память сохранила это: …я думала, Масленке семь недель, а осталось Масленке один день…». Период Масленицы прямо связан с полярной зарей, с момента появления краешка светила на горизонте до появления его полного круга-блина. Сакральной пищи солнцепоклонников, поглощение которой есть священный обряд Масленицы, как приобщение к Солнцу, к верховному божеству, и невероятный разгул языческой Масленицы, которую так и не удалось задавить христианскими рясами и кадилами, напоминают нам о той великой радости наших великих предков по возвращении нашего великого божества.
В Масленицу человек кликал, то есть звал, солнце, это до сих пор делает православный в первый день Пасхи. Смотреть на «играющее» солнце выходили на пригорки, влезали на кровлю и пели: «Солнышко, ведрышко, / Выгляни в окошечко / Твои детки плачут / Пить-есть просят. / Солнышко, покажись, / Красное, снарядись!» Эти нехитрые стихи надо понимать буквально, они донесли до нас наше самое глубокое, древнее, сокровенное родовое. Сейчас нам уже непросто осознать, зачем весной, когда на всей Русской равнине солнце светит ярко, просить его «выглянуть в окошечко», «показаться и снарядиться», и особенно почему «детки плачут, есть-пить просят». Это не что иное, как сохранившаяся молитва новому, восходящему после великой полярной ночи животворящему Солнцу.
У русских Масленица еще и старуха, ее возили на санях, затем хоронили. В то же время на сани водружали столб, увенчанный колесом-солнцем, иногда этот столб служил мачтой поставленной на сани лодки, и тогда это сооружение напоминало солнечную ладью на скалах Скандинавии бронзового века. Может, самый архаичный обряд самой Масленицы — это праздник молодоженов, которых сначала катали на санях и потом зарывали в снег и чуть погодя выкапывали, символизируя смерть и воскресение. Тот факт, что обряд Масленицы — это и похороны Смерти, еще раз показывает главное, гиперборейское. Рождение нового Солнца — это одновременно умирание тьмы, символической Зимы-Смерти. Масленица воистину великий русский и гиперборейский праздник, истоки его в глубине тысячелетий. Профанацией будет считать его только «проводами русской зимы», в Северной Европе зимы тоже морозные, а в Средневековье морозы там были еще более крепкие, но ни скандинавы, ни финны, никто из северных соседей не знал или не сохранил главной идеи этого праздника. Есть, правда, карнавал в Венеции, некий странный островок в сугубо «рождественской» Европе. Странность проясняется, если вспомнить что этот праздник принесли с собой венеды, те же ваны-славяне.
Название Масленицы известно лишь с XVI века, до этого праздник отмечался как Комоедицы и был жестко привязан к возвращению Солнца 22 марта. Само название Комоедицы ближе к сути, чем просто Масленица, и значит «поедание Кома», по нашему блинов. Это сейчас мы считаем блины штуками, а на Руси их измеряли горками, или «комами», поедание которых всей общиной и было главной сутью праздника встречи нового Солнца. Это тоже один из чисто северных архетипов, сакральное поедание «плоти Бога» как возвращение Бога, как растворение в Боге. Отголоски этого в культе растерзанного Диониса и в христианской просвирке — «вкушайте плоть мою».