Дети Арктиды. Северные истоки Руси
Шрифт:
Но победа Петра это его проклятие. Умирает он в страшных муках, то ли от рака, то ли от сифилиса, возможно он стал первым сифилитиком на Руси, до него Русь этой заразы не знала, это заслуга его любимых «немок». Убив единственного сына, он пресекает на себе род по мужской линии, что всегда считалось на Руси проклятием Рода и всех родовых богов.
История «императорства» на Руси есть лишь показательная верхушка айсберга, русского «дворянства» как явления, как рецидив противостояния второй касты с земледельческим ядром. И насколько показателен и страшен стал конец «князя», настолько же бесславна и позорна оказалась кончина всей его «дружины». Невероятно, за историческое мгновение, лишь за два года Гражданской войны, и под полный и абсолютный ноль исчезло с тела России дворянское сословие. «Исчезло, как класс» сказали большевики, сказано абсолютно точно, в данном случае класс и каста одно и то же. История Гражданской войны удивительно бесславна для «белого воинства», и особенно унизителен ее финал, когда «белая гвардия» из остатков всего российского «благородия» штурмовала не большевистские редуты, а иностранные корабли, только бы не оказаться один на один с собственным народом. История еще раз показала, что вторую касту, вечно вторую и вечно стремящуюся стать первой, история ничему не учит. По свидетельствам Махабхараты, за забвение долга своей варны, отступление от Дхармы, вселенского закона Рта-Роты, и патологическую личную жадность Парашу-Рама «трижды по семь раз очищал землю от кшатриев».
Триста лет дворянства на Руси ничтожный срок в истории русской цивилизации и всей борьбы всадников Запада и земледельцев Севера, но весьма показателен
Даже великая русская литература XIX века была дворянской литературой, литературой для внутреннего потребления, для себя и про себя. Русскому крестьянину, даже если бы он был грамотен, попросту далеки как инопланетяне, дворянские гнезда, анны каренины, чичиковы, раскольниковы. Точно так же, как Карениной и Чичикову русские былины, сказания, сказки, песни, плачи, все то, действительно истинно родное, чем жил русский крестьянин, единственный, говорящий и мыслящий на родном языке. «Бесконечно далеки они от народа», значит, и от традиции, от родовой памяти, от всяких корней, как всякая «пятая колонна», и в этом был приговор дворянству, бывшей дворне, попросту дворовой служивой «прослойке» между земледельцем и князем, уже оторванной от земли и с тех пор с плебейской одержимостью рвущейся еще дальше от нее, но так никогда и не ставшей белой костью. Оторванная от всех корней, отказавшаяся от питающего источника Рода, прослойка-сословие неизбежно вырождалось. Если вначале, на первой волне, еще что-то осталось, были Суворов, Кутузов, Орлов, Ушаков, Строганов, Шувалов, то в конце от них остались лишь чичиков, манилов, плюшкин, ноздрев, коробочка и наконец чеховские дачники. Судьба мелкопоместного дворянства второй половины XIX века это медицинский диагноз наследственной болезни, это физиологическое вырождение искусственно выведенной касты «господ», изначально лишенной высшего русского типа. Самое простое, как и очевидное, доказательство тому находится в Русском музее, в галерее портретов русской аристократии. Это попросту шокирующее зрелище: все эти «благородия» невзрачны, тщедушны, чернявы и кучерявы, ничего, что хоть чем-то и как-то, хоть каким-нибудь местом или геном напоминало об Иване-Царевиче и Василисе Прекрасной. Больше всего меня поражает посмертная маска Петра, этого демиурга всех этих големов, маленькая, просто ничтожная головка и это при таких конечностях! В любой крестьянской земледельческой семье рождение такого уродца посчитали бы проклятием Рода, божественным наказанием за грехи родителей. Известно, что одним из движущих мотивов стрелецкого мятежа было то, что в народной среде и даже в высших сословиях считали Петра недостойным престола, подменным «немчином», аж чуть ли не сыном Лефорта. И то посудить, был ли похож на русскую сестру, царевну Софью, и русского отца, царя Алексея, этот дегенерат с непропорциональными конечностями и маленькой головкой? И откуда могла взяться у русского по крови такая любовь к «немчинам»? В первый свой «новый год» своей новой эры 1 января нового 1700 года он устроил переодевание дворянства: «Повелел монарх носить мужескому полу верхнее саксонское и французское, а камзолы и нижнее платье немецкое, и женскому — немецкое». Новой своей второй касте понасаждал немецких генералов, что при том же его отце могло быть помыслено только как измена. И опять же эта болезненная страсть к «немым» девкам, своим немкам.
Именно с Петра русское «благородие» и по виду и по роду своему всегда было нерусским элементом, даже антирусским. Это, может, и объясняет историческую загадку, как в одно историческое мгновение, словно мыльный пузырь, исчезло с лица русской земли все высшее ее сословие. Удивительно именно, что так быстро и так полностью, почти до смешного — пришел лесник с хворостиной и разогнал всех охотников до самой «европейской матери». После 1917 года первым дело сбежали все «благородные» сливки, напрашивается банальное «как крысы со своего корабля», только корабль был не свой, а «чужой», и побежали они к себе, в Европу, на свою атлантическую родину. Остатки были сметены за два года Гражданской войны, и бежали они еще более позорно, морем, как крысы. Большевики победили, потому что разбудили главное, даже терминология их была весьма точна, «классовая борьба» и «классовые враги», читай «кастовая борьба и кастовые враги». Большевики были лишь детонатором, они довели до сознания русского земледельца, что класс это будь или каста, но час врага пробил. Почему сгорели практически все и дотла дворянские усадьбы, почему в одночасье исчезла вся дворянская культура, почему еще долго после революции жалкие остатки боялись признаться в «благородном» происхождении? Можно назвать это классовой или кастовой ненавистью, но так поступают на Руси именно с врагом, врагом-захватчиком, врагом-поработителем. Подтверждение
Еще один, не менее важный исторический факт этого исторического перелома, безусловно такая же мгновенная и бесславная смерть первого сословия и самого христианства на Руси. Не странно ли, что русский крестьянин разорял не только дворянские гнезда, но с не меньшим усердием и христианские церкви? Народ, которого дворянские мыслители называли самым религиозным народом, народом-«богоносцем», срывал с церквей кресты, устраивал в них склады и конюшни, взрывал их, сжигал иконы и расстреливал попов. Так поступают тоже только с врагами. Враг он всегда «чужой». Революция показала главное, скрытое, но явное: христианство на Руси всегда оставалось «чужой» верой. Насаженное князем Владимиром, оно так и осталась в корне своем княжеской затеей для княжеских целей: делать княжеских холопов из божьих рабов. Новая вера нужна была новой касте, и она всегда оставалась ей верной и преданной и только ей. Большевики просто назвали православие прислужницей помещиков и буржуазии, и что можно на это возразить? Большевики так неожиданно, даже для себя, легко победили не потому, что Маркс такой умный (и он, кстати, не верил, что в России возможна революция), а коммунизм такой хороший, а лишь потому, что они наконец воззвали к тому, что русский земледелец всегда знал и чувствовал, что русская земля это его земля, а помещики и попы это враги на его земле. И хотя большевики считали, что революция — дело «передового рабочего» класса, февраль никогда бы не закончился октябрем, если бы не заполыхали дворянские имения и не полетели кресты с христианских церквей.
Почему христианство так хорошо легло на индоевропейство? Почему чужой бог чужой расы, распятый на позорном столбе, так легко расправился с десятками греческих, римских, германских и прочих богов? Ответ можно найти только в разрезе Традиции, именно она есть фундамент, на который надстраиваются храмы и пантеоны. К началу «новой эры» вся Индоевропа окончательно стряхнула с себя «прах» земледельческой традиции Севера, и прежде всего потому, что окончательно стала «всаднической». Новые кшатрии ушли от солнцебога к громовержцу с бычьими рогами, главным богатством которого стало стадо рогатых. Греческий Зевс, римский Юпитер, германский Тор, кельтский Таранис стали некими дежавю, и действительно — это все не главные, всего лишь подражатели или последователи. Первый рогоносец, дошедший до нас, угаритский Илу, первоисточник семитских Эл-Яхве-Саваофа. И все последующие авторитеты семитской скотоводческой традиции, Авраам, Моисей, Давид, изображались с бычьими рогами, Исаак даже «бодался» с Господом, за что и получил имя «Израиль». Так что Иисус появился в правильный момент, когда «фундамент» стал общим, и цель новой мессии была не возводить что-нибудь новое, а лишь влить «новое вино» в старые меха.
С точки зрения Традиции все христианство сворачивается в парадигму «новый бог явился миру в хлеву, и первыми пришли к нему поклониться пастухи», а вся Благая Весть к Откровению Луки: «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю Вам великую радость, ибо ныне родился Вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот Вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях. Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил Нам Господь. И все слышавшие дивились тому, что рассказывали им пастухи. И возвратились пастухи, славя и хваля Бога за все то, что слышали и видели, как Им сказано было». А им было сказано дважды: «Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам». Объяснение, что в Палестине живут главным образом пастухи и овцы, лишь подчеркивает, что Бог вышел из самого главного хлева, из сердца скотоводческой Традиции.
Новая религия выпестует и новое жречество, отныне жрец станет Pastor — пастухом, а пастух жрецом — Pastor, а главный первосвященник пастухом в квадрате Ра-Ра. Индоевропейские меха уже были подготовленные и вполне старые, давно уже у индоиранцев gopatin — пастух стал Господином, кшатрием, а кшатрий скотоводом-пастухом. Новое вино предназначалось и для «пастухов», и для «кшатриев — ночных стражников», оно стало священной «братиной» победителей скотоводов Юга и побежденных кшатриев Севера. Вся западная индоевропейская цивилизация это цивилизация «контринициированных» кшатриев, особо выпукло это показывает соль и сливки индоевропейцев, германская раса. В древних германских языках мужчина обозначался словом weapmen, а женщина — weavemen, то есть мужчина это буквально «человек с оружием (weapons)», а женщина — «человек, который ткет (weave)», слово men изначально означало не просто мужчин, а людей вообще[11]. Новая, уже палестино-христианская, инициация Запада уже полностью заслуга weapmen — «ночных стражников». Не зря они сразу и с гордостью стали называть себя «воинством Христовым», «воинами во Христе». Во всем Евангелии только у Иоанна есть сюжет о копье Лонгина, и есть много указаний на то, что он был вставлен в Новый Завет в позднейшие, уже христианские века Рима. Ни бог, ни царь новых старых кшатриев не мог, не должен был умереть на позорном столбе, он может принять мученическую смерть, но последним, хоть и символическим, ударом должно быть копье, оружие кшатрия. Знаменательное откровение в Откровении Иоанна «воззрят на Того, Которого пронзили». И Великий Один был распят на священном древе и был пронзен копьем, и только после этого ему отворился путь в небеса, в кшатрийский рай, в чертоги Вальгаллы.
Если не принимать всерьез первые века христианства, когда это была городская секта рабов и люмпена, не вылезавших из пещер и катакомб, то настоящая христианизация Европы началась «сверху», с римских и даже «солдатских» императоров. Закономерно, что основную массу неофитов составляли римские легионеры, именно с тех пор осталось латинское «paganus» как «язычник», но как раз в те времена означало просто «штатский» люд, в противопоставление «военному», а в прямом значении «сельский», «не городской». Более варварские племена, кельтские, германские, славянские, шли бы к новой вере еще неизвестно сколько, и дошли бы когда вообще, если бы не затащили их туда короли, князья, бароны, графы и прочее, и больше с помощью меча, чем креста. На Руси свершилось это совсем одиозно, даже с неким русским размахом, Владимир просто княжеской волей назначил нового бога, скинул в Днепр «языческих» богов и без всяких церемоний, проповедей и священников согнал туда же всех киевлян «покреститься». Конечно, не без помощи дружины, и ведь именно она, кшатрийское ядро на Руси, была христианским троянским конем. Да и первая христианка была не кто-нибудь, а княгиня Ольга, хотя следует добавить, что была она не совсем русской, как, впрочем, и полукровка Владимир. Самих священников, «ловцов душ», стали завозить уже после крещения Владимира, но все дальнейшее «окропление» и «потопление» Руси, особенно в деревне, на земле, проходило под тем же княжеским мечом и царским указом. Потому на Руси крещеный люд, как только сбросил князей, царей, весь «класс» и касту кшатриев в 1917 году, сразу же скинул и их «царя иудейского».
Глава VII
КРЕСТ И РАСПЯТИЕ
В одночасье на заре эпохи Водолея русский земледелец скинул с себя чужого господина и отрекся от чужого Господа, и уже понятно, почему это произошло одновременно.
Какой главный исторический итог русской революции? Исчезли как «класс», как тип, как генотип два «верхних» российских, но не русских сословия. И стало так важно, жизненно важно в новом русском обществе «рабоче-крестьянское» происхождение. А что есть рабоче-крестьянское происхождение? Это и есть русский тип, отсталый, если сравнивать с Европой, архаичный земледельческий, если сравнивать с «новыми» индоевропейцами, и самый северный, среди всех осколков Расы.