Дети белых ночей
Шрифт:
Жека? Переплет сказал: «Жека»? На слайде явно читалось: «Лека умер 17 марта в 5 часов утра 1942 года». Акентьев просто оговорился. Или Кириллу это только послышалось?
– Двадцатого ноября сорок первого года,– продолжал Переплет,– было проведено пятое снижение норм выдачи хлеба, и была установлена самая низкая карточная норма: 250 граммов на рабочую карточку и 125 – на служащую, детскую и иждивенческую. Перед вами знаменитые 125 граммов блокадного хлеба...
Из кухни вышла официантка Катя с подносом, на котором лежал маленький кусочек хлеба. Даже среди официанток «Аленушки» она отличалась размерами бюста, сравнимым, пожалуй, только с легендарной грудью римлянки Перо, выкормившей молоком своего осужденного
– Ребята, комсомольцы! – неожиданно вскочила на ноги заведующая отделом Штанько, которая, несмотря на занимаемую должность, очень быстро пьянела.– Давайте все хором споем: «И мы никогда не забудем с тобой... Им было всего лишь семнадцать, но были они ленинградцы...» Кто знает слова? Ну что же вы, комсомольцы?..
Но два инструктора усадили ее на место, успокоили и решили в очередной раз наполнить рюмки. Как раз Акентьев уже вещал о прорыве блокады, о встрече воинов Ленинградского и Волховского фронтов. Под звуки салюта, подсвеченного цветомузыкой, в кафе «Аленушка» зазвенели рюмки.
– Ура, товарищи! – закричала опять вскочившая завотделом Штанько, но теперь ее никто не усаживал и не успокаивал. Наоборот, ей ответило дружное, всеобщее «Ура!»
Переплет заканчивал. В заключение он разразился длинной тирадой без начала и конца, за которые его так когда-то любила историчка Нина Викторовна, глуповатая даже для преподавателя обществоведения.
– Все, кто поднимает сегодня свой голос против безумной гонки вооружений, в защиту мира, могут быть уверены, что на достижение именно этих целей направлена политика Советского Союза, других социалистических стран. СССР желает жить в мире со всеми странами, в том числе и с США. Он не вынашивает агрессивных планов...
Кирилл Марков уже направился к пульту, чтобы сменить Переплета собой, а «Блокаду» Аллой Пугачевой, когда в последний раз взглянул на экран и оторопел. Там на первый взгляд был изображен Ленинград, самый центр города. Вполне узнавались силуэты Исаакиевского собора, здания Сената. Но дома смотрели с фотографии пустыми черными глазницами, а стены, наоборот, светились странным фосфорическим светом. Больше же всего поразил Кирилла силуэт Медного всадника. Петр был тот же самый, что и у Фальконе, но другие элементы памятника изменились, исчезли или наоборот разрослись. Они словно пожрали друг друга. Теперь Всадник восседал не на коне, а на гигантском змее, должно быть, том самом, который когдато попирался конскими копытами, а сейчас сам проглотил коня. Царь Петр же не замечал подмены, он мчался вперед на змее, сжимая в руке факел...
Сами собой явились строки, которые много раз Кирилл повторял, не придавая им никакого особенного смысла. Просто поэтические фантазии Блока. Но теперь они звучали как пророчества. Только пророчества чего? И что вообще значит этот странный слайд?
Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя...
Что же там у Блока было дальше? Нет, он сейчас не мог вспомнить. Потом... Потом...
– Марков, давай, запускай Пугачеву. Что ты встал?
– Что это было? Откуда у тебя этот слайд?
– Какой слайд? Последний?.. А! Так, картина одного западного сюрреалиста. Не помню, как его зовут... Давай, давай... По-моему, пока все идет хорошо. Смотри, какие у комсомола красные рожи!..
Марков что-то сказал в микрофон о творчестве советской певицы Аллы
Бегите все на зов! На лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов,
Мужских – крикливых, женских – струнных...
А еще он подумал – что сказал бы на эту тему Евгений Невский?!
Глава 6
На платформе пригородных поездов Выборгского направления стояли уже братья Никишкины. Рядом с ними переминались с ноги на ногу две девицы заурядной внешности, но обязательное условие – всем быть с девушками, таким образом было братьями соблюдено. Близнецы Никишкины учились с Кириллом на одном факультете, они отличались большими способностями по физике и химии, но в их компании котировались невысоко и выполняли, скорее, роль массовки. Недавно Марков узнал, что они играют на гитарах дуэтом, хотя даже настраивать их толком не умеют. Но в определенных условиях это не имело значения. Братья едва успели познакомить Кирилла со своими девушками – тоже сестрами, хотя и не близнецами, и не двойняшками – как за пыльным стеклом подземного перехода показалась шустрая мордочка Сагирова. Костя, конечно, стал дурачиться, стучать в стекло, представлять свою спутницу, пользуясь жестами и мимикой, словно они были там замурованы. Кирилл был не просто знаком с его девушкой, Ириша была лучшей подругой Кисы.
Это произошло в самом начале его диск-жокейства в «Аленушке». Однажды он вышел из кафе в ночной город, не очень довольный своей работой. Кириллу казалось, что сегодня он нес в микрофон откровенную пошлятину, и все присутствующие это понимали. Две яркие девчонки танцевали неподалеку, и в их частых взглядах в окно избушки Кирилл читал насмешку и презрение. Глотнув ночного воздуха, Кирилл решил в следующий раз читать в переходах между композициями стихи Блока и Белого. Пускай девчонки посмеются над странным диск-жокеем. Кирилл представил, как аудитория, заслышав «Я пригвожден к трактирной стойке...», грохнет смехом и разразится матом...
И тут в двух шагах за спиной раздался грохот, после чего он услышал испуганный полудетский, полуженский голосок:
– Ты что, дура, что ли? Ты сейчас весь дом перебудишь...
– А нечего спать в такую ночь,– ответил голос, который можно было бы назвать красивым, даже бархатным, если бы его не портили какие-то фальшивые, неприятные нотки.– Не боись, Ириха...
Опять раздался тот же шум, но теперь Кирилл узнал в нем звук удара ногой по замерзшей водосточной трубе.
– Ой, это вы? – спросил его из темноты голосок, но второй, низковатый, его поправил:
– Вы – диск-жокей Кирилл Марков?
В этот момент в водосточной трубе ухнуло, и под ноги им посыпались осколки льда. Силуэт маленького роста шмыгнул в сторону и даже запрыгал на одной ножке от неожиданности. Вторая девушка хихикнула и шагнула навстречу Кириллу.
– Меня зовут Кис... то есть Света,– сказала она.
Марков почувствовал теплый ветерок на щеке. Ветерок имел запах сладковатых, веселых духов.
– А ее – Ириша,– продолжила девушка, кивая на подошедшую подругу.