Дети богов

Зонис Юлия

– Кто ты? – силился прошептать я.

Я боялся спугнуть койота своим шепотом, да и все равно спросить не вышло – из горла вырвался только тихий вздох. Койот покрутился и устроился рядом с моей головой, положив морду на лапы. Похоже, он меня сторожил. Ждал, когда подохну и можно будет начать трапезу? Вряд ли. Зеркальные глаза пристально уставились мне в лицо, слишком внимательные для взгляда зверя.

– Ты кто? – снова прошептал я.

И на сей раз получилось, будто одно присутствие молчаливого стража возвращало мне силы. Койот ничего не ответил. Вместо этого он вскочил и, вздыбив шерсть на загривке, тихо зарычал. Рычал он не на меня, а на что-то, двигавшееся

от скал. Его сородичи? Я напряг мышцы и поднял голову. От скал катилось, ползло, перебирало многими лапами что-то вздувшееся и черное, что-то огромное, что-то, поросшее жесткой щетиной паука. Я бы взвыл от ужаса, но смог только со всхлипом втянуть воздух.

Койот рядом со мной напружинил лапы, оскалил крепкие белые зубы. Пригнул узкую морду, тихо и грозно рыча. Ползшее от скал остановилось. Оно было намного больше моего стража и, вероятно, намного сильней, во всеоружии хитина, зацепочек, коготков и ядовитых желез. Оно могло бы разобраться с койотом одним ударом, а потом уж взяться за готовенького, отлежавшегося в сетке меня. Однако темная тварь колебалась. Наконец развернулась и с таким же тихим шелестом и поцокиванием убралась прочь.

Победивший койот сел на задние лапы, задрал башку к огромной белой луне и завыл. Слышалось в его вое что-то знакомое, что-то повторявшееся не раз и не два… ах да.

Слушай волчий вой, причитанья вдов, Разбирай слова, пусть не слыша слов…

Койот говорил с луной на языке, общем для поэтов, зверей и некромантов. И мне стало казаться, что я понимаю отдельные слова этого языка, и тогда неожиданная, глупая, безумная мысль осенила меня. Обернувшись к койоту, я прошептал: «Иамен?» Ничего не ответив, зверь продолжал выть, унося мою уставшую душу на волнах белоснежного лунного сияния.

Я не видел восхода солнца – зато услышал стук копыт. Я открыл глаза. Полдень или около того. Меня накрывала короткая тень от скалы. Внизу, где-то за кромкой камней и песка, двигалась лошадь. Возможно, даже со всадником. Брякала упряжь. Койота не оказалось рядом, не нашлось и следов его присутствия – возможно, зверь мне просто приснился. В любом случае, сейчас мне было не до койотов. Примерно определив направление, откуда исходят звуки, я, отчаянно забарахтавшись, пополз туда, свистя и шипя:

– Помогите! Help! Please! Кто-нибудь.

Стук копыт стал громче. Прозвучал совсем рядом. Затих. Я услышал изумленное ругательство и удар каблуков о землю. Шаги. А потом тень упала мне на лицо, и надо мной склонился небритый загорелый мужик в ковбойской шляпе.

Прокуренный голос сказал с техасским акцентом:

– What the fuck! Ты человек или инопланетная гусеница?

– Человек, – прохрипел я. – Воды.

Воды у моего спасителя не оказалось – только бутылка виски, которым он смочил мне губы, а пить не дал. Зато нашелся складной нож, что было очень кстати – потому что лошадь скорее позволила бы себя пристрелить, чем взвалить на спину омерзительный серый кокон. Нашлись у заросшей трехдневной щетиной валькирии и сигареты – и это было даже лучше ножа. Пока мужик, удивленно чертыхаясь, резал паутину, я выкурил штук пять – их с сокрушенными вздохами прикуривал для меня одну за другой сам владелец пачки – и малость пришел в себя.

Белый солнечный шарик перевалил зенит, но все еще палил нещадно. Мужик то и дело утирал пот своей шляпой, затем скинул рубаху и остался в одних кожаных штанах. На ногах его были щегольские сапоги со шпорами. На поясе висела кобура, откуда торчала рукоятка

револьвера. Когда ковбой наконец освободил мои руки, он удивленно присвистнул:

– Ты что, беглый?

Только тут я вспомнил, что на левом запястье все еще красуется браслет от наручников.

– Точно. Беглый. Из Хель, – прохрипел я.

– Hell, – сказал мужик. – Из ада, значит? По тебе заметно. А этот здоровенный меч ты свистнул у самого дьявола? За это он тебя повязал?

Я бы не поверил, что смогу сейчас рассмеялся. Но вот, рассмеялся.

Спаситель мой обнаружил и откатившуюся за камни флягу, однако ни напоить из нее меня, ни пить самому я ему не позволил – вспомнил манипуляции ночного зеркалоглазого гостя.

– Отрава.

Ковбой пожал плечами и, ни словом не возразив, вылил жидкость на землю. Доверчивый. Интересная у них тут, наверное, жизнь, в красной пыльной пустыне.

В конце концов я с помощью ковбоя вскарабкался на ноги, подтянул к себе меч и, покачиваясь, двинулся к лошади. Уперся плечом в лошадиный бок и, обернувшись к своему спасителю, спросил:

– Тебя как зовут, добрый человек?

– Грег, – ответил он. – Грегори Митчинсон, приятель, но ты зови меня, так и быть, Грегом. Все равно все мои сигареты ты уже скурил.

Грег. Ага. Ну как же его еще могли звать, если не Грегом?

– А чего ты вообще сюда притащился, в такую задницу? – продолжил я.

Мужик хмыкнул, осклабил крепкие желтые зубы.

– Тебя спасать. Мне твой ангел-хранитель сделал звоночек.

– Нет, а серьезно?

Мужик задумчиво погладил свою кобуру.

– Да койот тут один завелся. Лошадей в загоне пугал, наглая тварь, всю ночь развлекался. Выл, как резаный. Я его и решил выследить, но след потерял тут неподалеку в скалах. Ты его, кстати, не видел? Небольшой такой койот, а голосистый, сука…

Я покачал головой.

Лошадь нервно переступила ногами, и я снова чуть не грохнулся.

Грег усадил меня спереди, чтобы я не соскользнул ненароком. Меч я положил поперек колен. Бедная лошаденка не ждала двойного груза. Вечно мне, что ли, утруждать колченогих Боливаров, изображая дурного сиамского близнеца их седоков?

Мы двинулись медленным трюхающим шагом вниз по тропе, осыпая мелкие камешки, минуя стволы одиноких кактусов. Я прилег лицом в жесткую, пахучую лошадиную гриву и закрыл глаза. Грег за моей спиной завел вполголоса песню и забулькал виски. Наконец дал отхлебнуть и мне, и время потекло быстрее, быстрее, быстрей, под горку и к закату. Последние лучи солнца вспыхнули красным, и почти мгновенно сделалось темно. Ночь опускалась на напахавшуюся за день землю. Тонко зазвенели москиты, и в зарослях – чаппараля? – завыл, затявкал койот. Судя по голосу, это был какой-то другой койот. Небо изукрасило звездной сыпью, но я не смотрел на небо. Я смотрел только вперед. Я возвращался домой.

Глава 7. Песня Жаворонка

В солнцевской квартире было нестерпимо жарко. Не сухой пустынной жарой, а душной, плотной, почти ощутимой на ощупь. Кто-то отодвинул занавески, и солнце нагрело паркет до того, что, казалось, лак сейчас вздуется пузырями. Кондиционер не работал.

Я распахнул балконную дверь. Легче не стало. Окна соседних домов блестели слепо и маслянисто, будто покрытые бензиновой пленкой. Внизу погибала и без того чахлая растительность. От асфальта струились вверх дрожащие потоки воздуха, струились и не достигали, прихлопнутые тяжелой ладонью зноя. Не бывает в середине июня такой засухи, ненормальная погода, неестественная. Последние дни мира, как сказали бы апокалиптики любых сект. Что ж, может, и последние.