Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.
Шрифт:
Собака протянула переднюю лапу, и Стивенс мрачно пожал ее.
— Пусть он вас обнюхает.
Собака смогла это сделать настолько, насколько ей позволило уолдо, державшее ее за ошейник. Вполне удовлетворенный, пес запечатлел на запястье Стивенса мокрый, слюнявый поцелуй. Стивенс отметил, что глаза пса окружены большими коричневыми кругами, хотя основной окрас был белым, и круги сильно контрастировали. Мысленно он окрестил ее «Собака с глазами, как блюдца», вспомнив сказку о солдате и огниве.
И пока он произносил всякие глупости типа «хороший мальчик! умница! молодец!», Уолдо наблюдал за всем этим с легким неодобрением.
— К ноге! — скомандовал Уолдо, когда церемония знакомства закончилась. Собака сделала
Уолдо медленно оглядел его. Не то чтобы его манеры были вызывающими или грубыми. Однако в них было нечто, раздражавшее Стивенса. Он почувствовал, как его медленно заливает краска. Чтобы как-то скрыть это, он стал изучать помещение. Оно было просторным, но несколько захламленным. Вокруг располагалось около десятка видеоприемников, самых разных размеров, пребывающих в самых невероятных положениях. Рядом с ними находились уолдо. Здесь же были контрольные панели. Одна из них — явно для освещения: достаточно сложная, с маленькими красными индикаторами для каждой ячейки. Другая — коммутационная панель — сложное телевизионное контролирующее устройство. Похоже, оно использовалось для дополнительного контроля за энергосистемой, однако вид его был несколько необычным. В помещении находилось еще немало подобных приспособлений и приборов, которые у Стивенса вызывали замешательство.
Несколько пар уолдо как будто вырастали прямо из стального кольца, расположенного вокруг рабочего пространства. Две пары по размеру напоминали кулачки обезьяны и были снабжены удлинителями. Именно одним из них Уолдо буквально выстрелил, чтобы схватить Бальдура за ошейник. Были еще и другие уолдо, прикрепленные к сферической стене, и среди них такая огромная пара, что Стивенс совершенно не мог представить, как и для чего ее можно использовать. Пальцы этой пары были широко расставлены, и расстояние от кончика мизинца до большого пальца составляло около двух метров. По стенам были расставлены книги, однако без книжных полок. Казалось, книги росли в стене, как капуста на грядках. В первое мгновение это озадачило Стивенса, однако он сообразил и, как оказалось, совершенно правильно, что они крепились к стенам при помощи маленьких магнитов в корешках — в этом заключался весь трюк.
Проблема освещения решалась здесь совершенно по-новому, оно было полностью автоматизированным и очень удобным для Уолдо, но не для тех, кто находился здесь помимо него. Непосредственного источника света не было. Освещение регулировалось тщательно и таким образом, чтобы свет постоянно исходил из направления, противоположного повороту головы Уолдо. Самому Уолдо таким образом ослепительный свет не мешал. Но за его спиной он горел с невероятной силой, чтобы освещать все, на что пожелал бы упасть его взгляд. Поэтому для остальных присутствующих в комнате людей свет был очень резким и труднопереносимым. Очевидно, система контролировала освещение, повинуясь направлению движения глаз Уолд. Стивенс изумился: как проста и продумана система! Но так ли просто было ее создать?
Гримсу это явно не нравилось.
— Черт бы ее побрал, Уолдо! — пожаловался он. — А ну-ка, возьми освещение под контроль. У нас начнется головная боль.
— Извини, дядюшка Гус, — произнес Уолдо.
Вынув руку из перчатки, он осторожно опустил пальцы на одну из приборных досок, и ослепительное свечение исчезло. Теперь свет стал рассеянным. Однако освещенность помещения меньше не стала. Светильники были расположены по стенам, создавая особый орнамент. Стивенс попытался проследить за его переплетениями, но это оказалось сложно — светильники были встроены в стены так, что их нельзя было хорошо рассмотреть. Через какое-то мгновение он догадался, что это можно сделать только в том случае, если двигать глазами, а голову держать неподвижно. Именно движение головы контролировало работу светильников. Движение глазного яблока было слишком незаметным даже для них.
— Ну, мистер Стивенс, как вам понравился мой дом? Интересно? — спросил Уолдо, чуть надменно усмехаясь.
— О да, очень! Очень интересно! Думаю, это самое замечательное место, которое я когда-нибудь видел.
— И что же здесь для вас самое замечательное?
— Ну-у, наверное отсутствие определенной ориентации. Думаю, именно это. И еще ваши удивительные технические новинки. Ведь я — человек, привыкший ползать по земле, поэтому я все-таки ожидал увидеть здесь пол и потолок.
— Ну, это лишь функциональный дизайн, мистер Стивенс, не более того. Условия, в которых я живу, сами по себе уникальны. Поэтому и дом уникален. Те новшества, о которых вы говорите, касаются, в основном, устранения несущественных деталей и введения новых, нигде не используемых.
— По правде говоря, ваше жилище и его оборудование не самое интересное из того, что я здесь увидел…
— Правда? Интересно, что же поразило вас больше всего?
— Ваша собака. Бальдур.
При звуке своего имени собака оживленно замахала хвостом.
— Я никогда раньше не встречал пса, который мог бы жить в невесомости.
Уолдо улыбнулся. Это была первая теплая и искренняя улыбка.
— Да, Бальдур — истинный акробат едва ли не с самого рождения.
Он дотянулся до ушей пса и слегка потер их, тем самым вдруг продемонстрировав крайнюю слабость своих мышц. Силы, с которой он это проделал, было явно недостаточно, чтобы животное ощутило ласку. Давление пальцев Уолдо оказалось слишком слабым даже для того, чтобы просто примять толстую шерсть на громадных ушах. Но Уолдо либо не осознавал, либо был безразличен к тому, что продемонстрировал свою слабость.
Повернувшись к Стивенсу, он добавил:
— Ну, если Бальдур доставил вам удовольствие и так понравился, вы должны увидеть Ариэля.
— Ариэля?
Вместо ответа Уолдо прикоснулся к коммутационной панели, отозвавшейся музыкальной фразой из трех нот. Возле стены, как раз «над» ними раздался шорох. Крошечная желтая канарейка понеслась к ним. Она стремительно двигалась в воздухе со сложенными крыльями, чем-то напоминая снаряд. В полуметре от Уолдо она расправила крылья, захватывая воздух, несколько раз сильно ими взмахнула и, очутившись в вертикальном положении хвостом вниз, медленно расправила их, а потом сложила. После этого птица замерла без движения, повиснув в воздухе. Остановка, правда, была неполной. Канарейка очень медленно двигалась по направлению к Уолдо. В паре сантиметров от плеча хозяина, она вытянула лапки и вцепилась когтями в его майку.
Уолдо протянул руку и притронулся к ней кончиком пальца. Птица тотчас же принялась прихорашиваться и чистить клювом перья.
— Ни одна птица, пойманная на Земле, не может научиться летать таким образом, — начал Уолдо. — Я знаю это наверняка. Я потерял около полудюжины птиц, прежде чем убедился, что они не способны перестроиться: слишком развит таламус.
— А что с ними происходило?
— У человека это называется фрустрацией — то есть состоянием повышенной тревожности. Эти птицы пытались летать в невесомости, однако все их попытки заканчивались катастрофой. Все что они делали, и то, как они это делали, в этой обстановке было неправильным. Они же этого не понимали. Через некоторое время они вообще бросали все попытки приспособиться, переставали двигаться и умирали. Говоря возвышенным стилем, от разрыва сердца, — Уолдо слегка улыбнулся. — Но Ариэль — гений среди птиц. Он появился здесь еще в яйце. И сам, без чьей-либо помощи, изобрел новую школу полетов.