Дети Метро
Шрифт:
Он сделал это безотчетно, автоматически, совсем как в задымленном вагоне сел на корточки, чтобы можно было дышать. Ему не хватало воздуха тогда, но и сейчас он чувствовал, что задыхается. Эти оторванные руки, ноги, окровавленные тела. Все увиденное им в одно мгновение появилось перед глазами, горло сдавило железной рукой отчаяния и хриплые, лающие звуки, вырвались из его глотки.
Никто не обратил внимания на странного молодого человека — должно быть у него был шок. Так думали люди, которым он попадался на глаза, и никто к нему не подходил, потому что были более важные дела, чем проявление
Спустя короткое время Максим успокоился. Кровь уже не текла по его лицу, но все равно, на всякий случай, он достал платок и осторожно, боясь задеть осколки, которые могли торчать из кожи, протер им лицо.
«Что-то надо сделать, что-то сделать! — думал он, пытаясь сосредоточиться. — Ах, да, надо кому-нибудь позвонить, сказать, что жив. Но кому звонить? Родители в Заволжске, они не знают, что здесь произошло. Их лучше не тревожить. Стасу? Ему я позвоню позже. Надо бы позвонить Кате. Нет, лучше дождусь её и так скажу, не по телефону».
У него не было в мыслях, что она мертва, что её уже нет. Наоборот, он ждал её — она должна была появиться с минуты на минуту, она должна была спастись, бесспорно спастись. Ведь мертвой её там, на сиденье взорванного вагона, он не видел. Он надеялся, что её могло выбросить ударной волной, что она придет в себя, поднимется и пойдет сюда, к этой станции метро. Он в это верил и надеялся.
К нему так никто и не подходил, не тревожил. Спасатели были заняты другими делами, которых еще оставалось много. Максим увидел, как приехала следственно-оперативная группа, как начали опрашивать первых свидетелей, как оцепили платформу станции. Он всё сидел и ждал. Наконец, появились первые носилки с людьми. Издалека ему не было видно — живые они или мертвые, а ближе Максим боялся подходить, боялся, что его могут отправить наверх, чтобы не мешал следствию. Носилки все несли и несли. Их было около сорока, может чуть больше.
Внезапно среди этих лежавших без признаков жизни людей на пустой платформе, раздались звуки мобильных телефонов. Один, второй, третий. Звучали разные мелодии, разные рингтоны: ритмичные, веселые, шуточные, длинные, короткие. Эти звонки не прекращались ни на минуту, словно родные и знакомые пытались восстановить утраченную связь и оживить этих людей, вытянуть их назад из бездны смерти. Но владельцы телефонов не могли уже никому ответить.
Лихорадочно достав свой телефон, Максим набрал номер Кати. Раздались длинные гудки — никто не брал трубку. Но его слух уже уловил долетавший со стороны лежащих тел, голос Катиного телефона, поющий в общем хоре бесхозных мобильников. Он знал, какую мелодию она поставила на его звонок. Это была песня Ветлицкой «Половинки».
Его рука медленно опустилась, и он не находил в себе силы нажать кнопку отбоя, как будто, как и те, другие, не желавшие терять связь с близкими людьми, не хотел терять с ней связь, если отключит телефон. Телефон Кати продолжал играть — она не отвечала.
Тогда он поднялся и, не отключая телефон, пошел к эскалатору, на выход из метро.
Глава 3
Вернувшись домой разбитый и опустошенный, Максим, не снимая одежды, упал на кровать. Сил не было. Перед глазами стоял мрачный тоннель, вереница молчаливых людей, взорванный вагон. Его преследовал запах горелого пластика, проводки, словно он был токсикоманом и специально надышался ядовитыми испарениями, чтобы отключиться.
Все же он поднялся, снял рубашку с засохшей кровью, отравился в ванную и принял душ. Он никуда не пошел, никому не звонил. По телевизору целый день показывали сюжет о взрыве в метро — ту станцию, на которой он был, рассказы очевидцев. Говорили, что вагон взорвала одна из смертниц, а вторую задержали на другой станции. Она не успела.
Завьялов не стал смотреть телевизор. Он выключил его и снова упал на кровать, бездумно глядя в потолок. Он лежал и не мог ни о чем думать — в голове было пусто, на сердце тоскливо. Зимний день, который должен был уже закончиться — всё никак не кончался, а, напротив, вопреки природе казался утомительно длинным и бесконечным.
Как всегда бывает в таких случаях, Максим стал вспоминать приметы дня. Что-то должно было указать на такой страшный исход, что-то могло навести на мысль, как следовало правильно поступить, чтобы избежать всего этого ужаса.
Да, он не успел подержаться за нос бронзовой собаки, пожелать себе удачи. Это было важным. Это, пожалуй, могло повлиять на обстоятельства их встречи в метро. Дотронься он, и вполне возможно возле Кати не оказалось бы этого парня. Он, Максим, бы вывел её на «Театральной» из вагона, чтобы объясниться. И она бы спаслась.
А еще раньше? Всё началось с их ссоры, пустяковой в сущности, инициатором которой был он.
Максим вспомнил, как в течение того дня они не смогли с Катей созвониться, даже смски не помогли, словно судьба специально разводила их в разные стороны. Если бы он тогда на всё плюнул, приехал к ней домой, помирился, то она бы вчера была у него и ночевала здесь, а утром поехала на метро отсюда, из его квартиры. Спасло бы её это? Он не знал — от его дома дальше идти до метро. Это могло бы задержать Катю на несколько роковых минут, и она бы села в другой вагон, в другой поезд. Такая возможность существовала.
Круговорот беспокойных мыслей не давал ему покоя. Виноват он или нет, смог бы её спасти или нет? Можно было бесконечно размышлять на эту тему, но однозначного ответа эти мысли ему не давали. Да и что теперь поделаешь? Назад ничего не вернуть.
Потом он задумал напиться — в холодильнике стояло полбутылки водки. В тяжелых случаях, чтобы снять напряжение, всегда советуют выпить, он читал об этом. Но затем подумал, что выпивка сделает его слезливым, растерянным, жалким, а жалким ему быть не хотелось, ведь жалость делает человека слабым.
«Сейчас надо быть сильным! Нельзя бухать!» — решил Максим, стараясь быть жестким к себе, собрав всю волю в кулак. Он понимал, что случившееся с ним и Катей, там, в тоннеле метро, потребует огромного напряжения, потому что происшедшее, оказалось таким испытанием, которое ему еще не приходилось переживать в своей, в общем-то, спокойной недлинной жизни.
Подумав так и решив про себя, что должен выдержать, несмотря ни на что, несмотря на то потрясение, которое испытал, Завьялов остался лежать на кровати. Оставалось только сжать зубы и терпеть. В это время его отвлек зазвонивший телефон, это звонил Стас.