Дети немилости
Шрифт:
Мирале ткнулась лицом в её плечо. Распущенные волосы шуршащей волной окутали их обеих.
— Ну что ты не скажешь, что мне нельзя плакать? Что я должна быть счастлива?! — шептала Мирале. Дрожащими руками Неле гладила её по спине, осторожно отстраняясь, чтобы не давить на круглый живот.
Ничего не говорила.
Много позже Неле узнала, над чем смеялись Иреле с Иоле. Сама Иоле и рассказала, кривя на обычный свой лад пухлые губы. «Гордячка она! — бросила, когда Неле потребовала от неё почтения к любимой жене брата. — Непокорливая, бесстыжая! Замуж взята, всё о другом думает, паскудная. Добро бы что хорошее было, а то ведь овечий сын, от зайца родившийся!»
Неле сдвинула брови и потребовала объяснить.
Иоле хмыкнула, высокомерно задрав подбородок.
…Когда Итаяс, вырезав точно скот домочадцев старейшины, шёл к женской половине за своей добычей, настоящий жених Мирале готовился встретить его с мечом в руках. Простой пастух, к тому же хромой, он понимал, что успеет разве занести клинок, но одного и желал: честно пасть, защищая невесту. Он стоял в простенке, скрытый коврами, и ждал врага.
И он увидел, как идёт по дому Демон Высокогорья — в окружении единокровных братьев, точно волчий вожак во главе стаи. Демон улыбался, светло и ясно, и чужая кровь капала с его одежд; шаги были бесшумны, как походка хищника в ночь охоты, а глаза сияли невыносимым огнём, и казалось, не меч его убивает людей, а само это сияние.
Пастух не сумел поднять меч. Он стоял, скрипя зубами от ненависти, но в сердце его не находилось сил выйти навстречу, заступить Итаясу путь, взглянуть в лицо. Демон заметил его. Но не в первый раз видел жестокий таянец, как соперников леденит страх перед ним, и он не глянул на пастуха, побрезговав последним убийством. Молча, одеревенев, задыхаясь от пыли, стоял хромец и смотрел, как враг уносит его невесту.
Потом пошёл и повесился.
— Вот какие ей по сердцу-то! — заливисто хохотала Иоле. — Вот за кого ей замуж-то было! Я ей и объясняю. А то смотрит, точно мы овцы, а она живая из серебра выкована!
Неле немного подумала. Пошевелила пальцами, аккуратно складывая их в правильный ударный кулак. Тяжёлые перстни легли один к одному. Иоле ничего этого не заметила — не успела; и замаха Неле она тоже не успела заметить.
Неле ударила её по лицу. Сестра начала заваливаться на спину, даже не успев замолчать, и боль почувствовала поздно — зато уж потом заорала на всю долину, тоненько и пронзительно, как свинья.
Щека была разорвана до уха. В ране виднелись зубы.
— Теперь тебя никто не возьмёт замуж, — сказала Неле, хрустя запястьем. — Даже хромец.
Может, она и поступила жестоко, но будь в Таяне у Мирале родные старухи, Иоле могли бы отравить насмерть.
Брату Неле сказала, что безмозглая девчонка мучила беременную, заставляя её плакать, а ведь это могло повредить ребёнку.
— Мой маленький львёнок, — сказал Итаяс, взъерошил Неле волосы и поцеловал её в висок.
Проснувшись поутру, Юцинеле первым делом увидела круглое личико соседки. Истефийка оказалась немногим старше её самой. Широко расставленные глаза её с любопытством изучали горянку. По носу и щекам южанки солнце щедрою горстью рассыпало веснушки, светлые тугие кудряшки прыгали на её плечах; в пышных кружевах своих она цвела точно белый шиповник, и туфельки её были белые, с блескучими камешками.
— Доброе утро! — поприветствовала она на быстрой риеске. — Я Сайет. А вы до Рескидды едете?
— Добра тебе, — ответила Неле, торопясь одеться.
— Ах, простите! — всплеснула руками Сайет и отвернулась к двери; обнаружила на двери зеркало, захихикала и зажала рот ладонью. — Я такая неучтивая, — выговорила она сквозь прижатые к губам пальцы.
Неле невольно улыбнулась. Сморщила нос, припоминая, как разговаривают изящные дамы равнин, и сказала:
— Никакого бешпокойштва. Я Юцинеле.
Сайет обернулась так споро, что завитые локоны плеснули ей в лицо.
— Чрезвычайно рада знакомству, — пропела она. — Я еду в Рескидду, я буду учиться в университете! У нас в Истефи тоже есть университет, но он не такой большой и древний. А вы тоже в университет? Нет? Я думаю, две молодые барышни должны поладить, правда?
Неле немного растерялась от её напора, но потом поняла, что Сайет необязательно отвечать: та, похоже, умела болтать сама с собой. Неле ещё ответила, что нет, она едет просто в путешествие, посмотреть мир, а потом вовсе умолкла.
За ночь стало прохладней. Теперь ветерок из окна не остужал, а наоборот, нёс с собой дневной жар.
— Давайте закроем окно! — предложила Сайет, — а то холод уйдёт. Это потому холодно, что схемы ночью писали, я видела, как их писали, по крышам ходили, так занятно!.. А вы одна едете? Я одна еду, маменька не хотела отпускать, а я…
Кружева так и танцевали на её плечах.
Неле думала.
— Ах, простите! — истефийка всплеснула руками и даже вскочила. — Может, вы риеску не очень хорошо знаете, а я всё болтаю и болтаю. Только я аллендорский плохо знаю, если честно, всего несколько фраз, я…
— Нет, — сказала Неле, стараясь быть вежливой. — Я понимаю.
— Ах! — снова заулыбалась Сайет. — Это замечательно, замечательно! Не хотите ли чаю? Заклинания к вечеру ослабеют, опять станет жарко, в Хотохоре будут писать новые, а пока холодно, так замечательно пить тёплый чай! Вечером будем пить холодные напитки, я вас угощу…
— Да, — согласилась Неле, — хорошо попить тёплого…
Сайет всё щебетала что-то, выставляла на столик домашние припасы в белоснежных салфетках и плетёных корзиночках… Неле смотрела на неё и не могла понять, в чём дело. Истефийка, свежая, нарядная и приветливая, не нравилась ей. Что дурного в весёлой девушке? Но чем больше суетилась Сайет, тем внимательней смотрела на неё горянка — так, как учили её смотреть воины Таяна.
«Непонятно», — думала она. Странное чудилось, но с чего?
В конце концов Неле решила, что ей кажется. Не по своей воле отправившись на край света, она готова была подозревать всех и вся, и вот подозрения, как гончие, набросились на легкомысленную соседку. Это даже смешило: стоило только представить, как перепугается Сайет, если Неле станет выказывать свои чувства. А сказать по чести, соседство с истефийкой было куда приятней, чем с Лонси. Маг всё время кис от уныния и боязни, Сайет же радовалась жизни. И услужлива была она, и вежлива: сама приготовила питьё, поделилась печеньем. Единственный её недостаток заключался в чересчур быстром языке. Неле предстояло ещё несколько дней делить с Сайет крошечную комнатку в вагоне, потому надо было быть учтивой и уж всяко не смотреть на южанку волчицей.