Дети немилости
Шрифт:
Три чаара стояли кругом. Один зажимал рану в плече, глядя куда злее прочих.
Из пяти раз Неле промахнулась только единожды, и ещё один бросок оказался несмертельным. Это совсем не плохо. Наргияс похвалил бы её. И ничего удивительного нет в том, что она промахнулась. Очень глупо было нарекать последний нож собственным именем. Кто она такая? Предпоследний нож тоже лучше было назвать именем великого воина. Так получилось, что Неле начала с перечисления близких — и, не подумав, продолжила тем же. Но Мирале была самой прекрасной невестой гор, светлой как месяц, а она?..
— Это не женщина, — сказал тем временем самый старший из чааров.
— Ты о чём? — спросил второй.
— Больно ловко дралась. Это, должно быть, та бесовка и есть.
— Какая ещё бесовка?
— Про которую слух шёл. Не слыхал, что ли? Дочка Ариясова. То есть не Ариясова…
И все три чаара хохотнули.
Неле лежала у их ног бревном, неподвижно глядя в прорезанный щелями потолок хижины, даже дышать стараясь как можно тише. Второй попытки у неё не будет, но один из чааров ранен. Если оставшиеся двое увлекутся беседой, она попытается. Она очень быстро двигается, оттого-то и вышел из неё воин — ненастоящий, но неплохой. Чаары худо стоят, совсем рядом, вплотную, но если удастся пронырнуть между ними… дверь выбита, проход свободен…
— Каманарчик таянский как-то с перепою решил, что хорошо бы ему в каманары всех Лациат выбраться, навроде как сам Отец-Солнце в древнюю пору, — исходил желчью старший чаар. — Приревновал, видишь ты, к Императору. Но силёнки, видишь ты, не те. И решил он помощи просить у горного духа. Но дух — он, видишь ты, не промах!
— Га-га-га!
Дверь выбита, проход свободен. В пустой проём светит солнце. Толстые ноги чааров заслоняют его. Оно светлое, как свобода. Рвануться и вылететь в дверь — и тогда, может быть, окажется вовсе необязательно умирать…
— …дух и говорит — одолжи мне, каманар, жену. На пару дней. Я тебе такого ребёночка сделаю, который не то что горы — равнины по обе стороны от гор мечом возьмёт.
— Га-га! Дух не промах!
«Если бы ты был здесь!» — безмолвно сказала Неле, смиряя дрожь в груди.
Брат сейчас далеко. Он не спасёт.
— В первый раз оно удачно прошло, — разорялся чаар, — но одного Демона каманару мало показалось. Он, видишь ты, второй раз духа призвал. Да что-то не так оказалось, не потрафила, что ли, жена духу. Вместо нового демона родила она не пойми что, не парня, не девку. Зато злое оказалось отродье — только держись!
— Га-га-га! Слышь, Эку, сильно тебя поцарапала? Посильней, чем жена?
Злой чаар совсем озверел, а двое других так и зашлись хохотом, хватаясь за бока. Кажется, то была какая-то история…
…два сапога разом врезались под дых. В глазах потемнело, и Неле не чувствовала, как упала. Она не помнила, били её ещё, или нет. Одна попытка у неё была, и всё. Чаары слишком ловкие. Чаары славятся как хорошие плясуны, и ноги у них быстрые. Глупо было думать, что она успеет пронырнуть между ними. Но так хотелось, чтобы оставалась хотя бы одна попытка…
Второй нет.
— Ну, — рычал кто-то над нею, — бесовка, ах бесовка! Да точно ли девка, а? Кто проверит? Кому не страшно?
— Га-га-га!
С неё сдёрнули пояс с ножнами от кинжала. Потом стянули штаны. Тело было ватным, только горло само по себе, мимо желания Неле, глотало кровь.
Солнце светило в дверях, огненное, недосягаемое. Где-то далеко насмерть бился с чаарами Наргияс, ещё дальше, за перевалом, отец и брат, сами страшные как демоны, стояли против страшной Уарры.
Больно было, конечно, но рана от ножа куда сильнее болит. И стрела в плече. И окованным кулаком в живот — это тоже посерьёзней… Неле не видела в происходящем ничего особенного. Это же чаары. На её месте изнасиловали бы и мужчину.
Потом они ушли, сплёвывая и гогоча, оставив трупы сородичей лежать в овчарне. Верно, не было между этими чаарами дружбы… Звуки доносились точно сквозь толстую овчину. Неле смутно удивилась, что её не добили. Опасности от неё, впрочем, теперь не было никакой. Один смех.
Она лежала на грязном полу, глядя остановившимися глазами на ту самую балку, где недавно ожидала чааров, готовясь к бою. В солнечном луче плясали пылинки. В тенях возникали знакомые лица, чтобы тут же уйти, пропасть, не удостоив её взглядом. Отец, Наргияс, мать среди жён отца, сестры, брат с Мирале в свадебных уборах, красивые… Два года, как здесь никого не рожают; а будь иначе, ни разу в жизни не вошла бы Неле в священную, запретную для мужчин хижину, где крыша стоит шатром, чтобы приплывающей с облаков душе дитяти не было тесно. Два года, как здесь не рождаются и не умирают, а допрежь того умерли десятки и сотни — матери и младенцы, и повитухи, принявшие чудовище; и Неле умрёт… Она понимала, что раны вовсе не так серьёзны, но не могла шевельнуть и пальцем. Что-то закончилось в ней, и ей стало уже всё равно.
…Когда в долине разом грохотнула сотня ручниц, Юцинеле не вздрогнула. Что за дело мёртвой до творимого живыми? Вот ещё минута-другая, и придёт сон.
Но судьба распоряжалась иначе.
Залп повторился, отголоски грохота потонули в лавине отчаянных воплей. Уже не подбодряли себя дикие воины Чаарикама, выкрикивая имя потерянной родины. Иные слова повторялись теперь.
«Эрдрейари».
«Уарра».
На плечах обезумевших, гонимых чааров в Нижний Таян ворвалась армия Императора.
Неле не видела того, что творилось внизу. Она и слышала-то смутно, будто сквозь сон. Грохот, вопли, крики умирающих лошадей, кличи боевых рогов — точно все бесы Бездны явились в долину и устроили пляску на погибель миру. Смутно, из каких-то тёмных глубин, всплывало ненужное знание: Эрдрейари, генерал империи, взял Чаарикам. Арияс думал, что уаррец задержится на захваченных землях, будет восстанавливать разрушенные им же крепости, прокладывать заново дороги и строить мосты. Но Эрдрейари пошёл вперёд, не останавливаясь.
Он гнал чааров перед собой.
Ропот далёкой битвы катил по долине волнами, то поднимаясь до небес и оглушая, то утихая ненадолго — и вдруг смолк. В пронзительной тишине повис далёкий протяжный стон, полный безнадёжного, последнего ужаса:
— Та-а-анки-и-и…
Криков больше не было, и заклинания не грохотали, срываясь со стволов, вспахивая истерзанный камень; только стоял отдалённый негромкий гул, похожий на слитый голос десяти тысяч шершней. Танки Уарры вошли в Нижний Таян — значит, Нижнего Таяна уже нет.