Дети победителей
Шрифт:
– Опрашивай иногородних, дурень! А лучше - иностранцев, этим точно нечего терять, особенно если интервью идет в последний день. Желательно, чтобы гость из далеких стран сидел на чемоданах, с билетом в руках. Понимаешь? Ему никто не успеет отомстить!
– Где я переводчика найду?
– А сам учить не пробовал?
Кеталиниро поднял голову.
– Айномеринхен, когда у тебя следующий обход?
– спросил он не своим голосом, чуть раньше, чем успел посоветоваться с разумом.
– Завтра в полдень. В центральную городскую пойду, а чего?
– Возьми меня
– У тебя своих дел мало?
– Я с ума сойду в этих бумагах… ну и… премиальные.
Слово “премиальные” успокоило коллегу. Он добродушно улыбнулся и не замедлил поставить Кеталиниро молодежи в пример. А тот нервно и бездумно мял в когтях единственный экземпляр семестрового отчета.
– Конверты в следующий раз проси у меня, ладушки?
– Кража госимущества, - произнес Кейтелле автоматически. Сознанием и телом он давненько пребывал в своем рискованном плане. Глупом, начертанном ржавыми вилами по стоячей воде. Трясло от мысли, что если кто-либо узнает о затеянном, то его уволят. В лучшем случае. О худшем думать не хотелось и вовсе.
Около месяца назад Кейтелле проснулся и понял - он не в силах более держать в секрете то, что увидел в гнилых шахтах Некрополиса. Отвратительная жестокая правда порвет его, а призраки прошлого замучают, если он не восстановит справедливость. Единственное, чего не понимал Кейтелле - как он прожил, скрывая истину, столько лет?
Айномеринхен, плывущий в омуте собственного обаяния, ничего не знал о планах Кеталиниро, а сам Кейтелле с трудом реагировал на безудержный треп коллеги. Тот, по своему обычаю, совершенно не интересовался, для чего Кейтелле так внезапно понадобился конверт. Да еще и утром. Бывшего врача редко волновали бытовые мелочи чужой жизни.
– А то получается нечестно - сидим за копейки на кладбище конвертов… они через год выйдут из употребления и превратятся в гору дорогой макулатуры. …совсем с ума посходили с этими почтовыми реформами.
Они пересекали узкий коридор центральной городской клиники. Серо-синие стены и потрескавшаяся краска на белых дверях настойчиво требовали ремонта, лампы под потолком горели через одну в лучшем случае, что создавало в учреждении неуместный полумрак. Но и в полумраке молодые ребята в кремовых комбинезонах умудрялись издали разглядеть нашивку Минздрава на плече Айномеринхена, и натянуто улыбались навстречу. Хотя, вероятнее всего, частого гостя из Министерства просто узнавали по броской внешности - Айномеринхен цвел в любое время года, в любое время суток. И слышно его тоже было издалека.
– Нам нужен 225-ый, - пробормотал Кейтелле, разворачивая лист со “шпаргалками”.
– Уроженец Катри, прибыл на обследование серд…
– …ведь наши клиники впереди планеты всей!
– …завтра отбывает. Терять ему нечего, как ты и говорил.
– Если за ночь его не придушит главврач за излишнюю откровенность.
– Может, не все так плохо, Менхен. Может, действительно
– Я напьюсь от радости, если ты мне докажешь это.
– Что нужно делать?
– Ты мне сегодня не нравишься, Кейтелле.
– Что делать?
– Зайди к главврачу. И возьми карту… ну и не забудь спросить, в какой палате лежит наш бесценный свидетель.
– Свидетель чего?
– Подлого нарушения всех медицинских догматов, конечно! Я уже говорил, что ты мне сегодня не нравишься?
Айномеринхен театрально нахмурился и подтолкнул стажера к угловому кабинету с дверью, лакированной под красное дерево, и уже через две минуты Кейтелле вышел оттуда с картой в руках, осыпанный по самые уши завуалированной лестью.
– Согласись, облизывание освежает!
– Айномеринхен выхватил карту и прочитал имя: - Аллидеррио. Типичное катрийское имя, можно даже не беспокоиться, это не подделка. Как ощущения, представитель власти? Липко, да?
– Не этому нас в детстве учили, - нашелся Кеталиниро.
– Не этому.
– Тебе надо чаще вылезать в люди, дружок. Уж не от отвращения ли тебя трясет?
– учтиво заметил Айномеринхен.
Трясло Кейтелле по совершенно другой причине.
– Господин врач беспокоится за свою шкуру и усыпляет бдительность. Это нормально.
– В рабочее время трястись надо, - прищурившись, бросил коллега.
На второй этаж, к больному за номером двести двадцать пять, их провожал медбрат. Широкоплечий высокий малый в халате, усыпанном жирными пятнами. Всю дорогу он мутно намекал на тяжелое состояние гостя из далекой страны. И было видно, как он желал оказаться полезным и одновременно остаться за чертой врачебной этики.
Несколько секунд медбрат первоклассно отвлекал Кейтелле от грустных размышлений – занятно было представлять, как скрипит перо в голове Айномеринхена. Тот с серьезным видом слушал неловкие излияния провожатого и мысленно катал рапорт, наворачивая эпитеты и словесные обороты. Оба министерских гостя отлично знали - никогда таковой не будет воспроизведен на бумаге и отослан куда следует. Тем не менее, артель любила собраться вечерами, когда уже все сделано, а до конца смены час или больше, послушать очередной шедевральный доклад Айномеринхена. При этом публика каталась со смеху, запивая отличное настроение трофеями из кабинета непьющего начальства. Кейтелле всегда боялся, что слушатели тоже способны писать шедевры, но, увы, совсем не смешные. Менхен только отмахивался от настоятельных предупреждений коллеги.
– Так если он тяжелый, - неприветливо бросил Айномеринхен через плечо, - то какого ладана его завтра транспортируют?
Краем глаза Кеталиниро заметил, как стремительно побледнел оборванный на середине предложения медбрат.
– Какого привезли, такого и сдаем!
– выпалил он, позабыв, очевидно, с кем разговаривает. Холодный взгляд темно-рыжих глаз тут же поставил молодого человека на положенное место: - Я имею в виду, с головой у него… Его к нам из ихней психлечебницы…
У Кеталиниро что-то неприятно дернулось в желудке. Айномеринхен издал неопределенный звук.