Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
Только здесь и не надо было ни в чем разбираться.
В горле у лейтенанта внезапно запершило. Он остановился как вкопанный посреди зала и подергал щекой — если бы пробитая бровь увидела Свириденко в эту минуту, вряд ли она сочла бы его привлекательным.
На картине было изображено место из его сна.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений: темный дом, увенчанный островерхой крышей, висел над морем, и если бы разыгрался шторм, пенные брызги волн, взметаясь, смогли бы коснуться его стен. Но сейчас море было спокойным, недвижным. На картине стоял полдень. Ленивая жара разлилась над умиротворенным Югом, и лишь четыре крохотных фигурки, дети, играющие в тени дома, вносили хоть какое-то оживление в полуденный сон.
В магазине «Красный куб» работал кондиционер, но лейтенант Свириденко почувствовал на лбу легкую испарину. Словно густой липкий зной, изображенный на полотне мастера, передался и ему.
Глаза Свириденко сузились. Что-то с этой картиной было не так. И разлитое по ней спокойное умиротворение казалось обманчивым. В полдень обычно самые короткие тени, но сейчас...
— Ты ведь только притворяешься, что все в порядке? — прошептал Свириденко сиплым голосом, глядя на темный дом.
Сейчас тень как будто удлинилась.
Теперь уже испарина стала вполне ощутимой капелькой пота. И если пристально вглядеться в крохотные фигурки, то в короткое мгновенье, в переливах какого-то марева, можно было различить, что дети, четверо мальчишек, вовсе не играли у дома. Они неслись от него прочь, с перекошенными от ужаса лицами, убегали, как ошпаренные, от настигающей их тени.
— Это Одри Хепберн, — голос вернувшейся пробитой брови донесся словно издалека. — Я почти угадала.
— Что? — слабо отозвался Свириденко.
— Актриса. В вашей рамочке, — девушка улыбнулась, и ее глаза вновь заблестели. — Ну, «Завтрак у Тиффани», «Римские каникулы», все дела...
— Все дела, — повторил лейтенант ДПС.
С момента происшествия у казино «Шангрила» лейтенант Свириденко почему-то распрощался со своей старой присказкой «Ну, никаких гарантий!». Теперь эта присказка вызывала у него даже не неприязнь, а ощущение какой-то нелепости, словно эта прибауточная словоформа, долженствующая резюмировать мудрость житейской философии, принадлежала какой-то другой жизни, с которой Свириденко теперь также распрощался. Он все вспомнил. И все фрагменты, словно кусочки пазла, выстроились у него в голове.
— Ну, и как с рамочкой для дочки шефа? — Пробитая бровь смотрела на него с выжидательным интересом: мол, заснул человек на ходу, бывает. — Брать будете?
— А как же! — кивнул Свириденко.
— Рамочка классная...
— Она просто прекрасна! — энергично согласился Свириденко.
— А-м-м... — забирая рамку с полки, пробитая бровь решила, что парень и вправду забавный. А тут он еще взял и попытался объясниться, нелепо, откровенно:
— Извините, весеннее обострение.
— У меня тоже, — неожиданно сказала Пробитая Бровь.
Теперь они оба несколько ошалело уставились друг на друга. Девушка зарделась, потом ее ресницы легко, не как у Свириденко, а словно их коснулся ветерок, задрожали. Она быстро развернулась с покупкой лейтенанта ДПС в руках и направилась к кассовым аппаратам. Свириденко, спохватившись, последовал за ней.
И смущение все еще витало над тайными местами человеческих встреч.
— Я заверну в подарочную упаковку? — предложила пробитая бровь.
— Да. А-а?.. а.. Я хотел спросить... вы... э-м...
— Что?
— Ну...э-м-м...
— Я до девяти, если это имеется в виду, — помогла пробитая бровь. — Но могу освободиться на полчаса раньше, если...
Ее коллега за кассовым аппаратом с интересом наблюдала за этой сценой:
— Ну какие могут быть «если», — вздохнула она. — Иди уже...
Ровно в 8.30 вечера Свириденко был в магазине «Красный куб». Он принес пробитой брови букетик ландышей — невзирая на запрет, старушки все еще собирали эти майские цветы. Свириденко очень хотел подарить девушке красную розу, но не решился. Пока не решился.
Выходя из магазина, они о чем-то болтали. Пробитая бровь сказала «пока» своей коллеге за кассовым аппаратом. И перед самыми дверьми лейтенант Свириденко незаметно обернулся. Ему тоже надо было попрощаться.
Дети на картине теперь просто весело играли.
Свириденко часто заморгал. Только что на том месте, где были изображены крохотные фигурки, сверкнули четыре капельки синевы. Они беспечно вспорхнули, и Свириденко увидел, что это нежные хрупкие мотыльки, в крылышках которых застряли кусочки неба. У лейтенанта ДПС на миг остановилось сердце. Испуская радостное сияние, гоняясь друг за другом, бабочки устремились ввысь, к горизонту, а потом начали таять, словно растворяясь в обступившем их свете. Лейтенант Свириденко заморгал: он видел, как они уходят из этого мира. Но он все еще смотрел. Смотрел... Он знал, что теперь все хорошо. С теми мальчишками.
А потом бабочки исчезли. И на их месте, там, где небо касалось полуденного моря, осталась только синева.
www.deaddrivers.ru
«Я же говорил — это был последний дэддрайвер. Вон сколько времени уже прошло, а сообщений больше нет. Похоже, проект закрыли!»
Раны Михи-Лимонада заживали быстро. У него были сломаны ребра, но позвоночник остался цел, поэтому корсет не понадобился. С гипсом на правой ноге он расстанется только через месяц, так вышло, что костыли ждали его здесь, в углу у больничной койки.
С головы уже сняли повязки, но из-за множества ран пришлось проститься с шевелюрой — Миха теперь был лысым.
Миха-Лимонад никому не рассказывал о необычной заправке, АЗС, которой не отыскать ни на одной карте Московской области (да и на любой другой тоже). И о соломенном деде, что подарил ему несколько комичных безделиц: пару матерных выражений, которые он обозвал «словами Отца», китайский брелок, изображающий играющего на флейте-сиринкс молодого Бога Пана, и просьбу собрать детские амулеты. Миха смутно помнил, что брелок был также входным билетом в странное место под названием «Кинотеатр для сумасшедших», где шел еще более странный и страшный фильм, в котором Миха был одновременно зрителем, персонажем и главным героем. Но Миха об этом никому не расскажет. Люди хранят тайны, и люди забывают.