Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
— Я танцева-а-а-ть хочу-у! — кощунственно-визгливая пародия на песню, ставшая Михиных ночных кошмаров, словно вступила в успокаивающе-безумный диалог с мучительными стонами Дмитрия Олеговича.
Старуха хохотала, вальсирующие приближались к Бумеру; Мама Мия кружила Дмитрия Олеговича с безумной скоростью.
(видел, как об дерево?)
—Твоими, твоими глазами!
А потом передние фары Бумера включились. Сначала тускло, но чем быстрее кружилась Мама Мия, тем ярче становился свет. В черноту панелей начал возвращаться глянцевый блеск. И вот заработала стереосистема, дергано, лихорадочно подыскивая нужный аккомпанемент, словно Бумер решил принять участие в общем веселье.
Мама Мия ударила Дмитрия Олеговича об автомобиль, все так же продолжая вальсировать и хохотать. Она ударила его головой, и кровавый отпечаток был немедленно поглощен лобовым стеклом. Радостно-шальной аккомпанемент зазвучал на полную громкость.
Они стали кружиться еще быстрее, и теперь уже сама Мама Мия приложилась виском и щекой к Бумеру, но ее соломенная шляпка с головы не слетела. Старуха захохотала. Еще быстрее: тела вальсирующих стали переплетаться, будто решив сделаться одним целым...
— Я танцевать хочу! — визжала мама Мия, а стонов Дмитрия Олеговича больше не было слышно.
Тела танцующих начали вихреобразно изгибаться, удлиняться, змеей тянуться к Бумеру, будто стали аморфной массой, впитываемой автомобилем. С хлюпающим звуком Бумер всосал их, размазывая по своим поверхностям когда-то благородную черноту роскошной двойкой от Armani. Лицо Дмитрия Олеговича кошмарной застрявшей миной на миг появилось в лобовом стекле, в пузырящемся ореоле какой-то тягучей субстанции, и Миха-Лимонад услышал его исполненный горечи, смертельно больной голос, отыскавший страшные слова для прощания:
— Я лишь хотел быть моложе... — а потом что-то совсем странное: — Смотри на меня! Смотри!
И все закончилось.
Но не совсем.
По поверхностям Бумера словно прошелся какой-то вздох, еле различимые тени — и двигатель автомобиля ожил.
Невидимая рука, таящаяся в густой хищной темноте салона, повернула ключ зажигания, и двигатель тихо заурчал.
«Он просто сметет нас, — подумал Миха, — вот как решила старая карга».
Мгновения, мгновения, чтобы отыскать уязвимое место.
Двигатель взревел. Пока на холостых оборотах. Свет фар сменился дальним. А Бумер любил поиграть. У него всегда было своеобразное чувство юмора. Миха быстро ухмыльнулся, даже почти не удивившись подобной дикой мысли. Ему это не понравилось.
«Автомобиль странным образом выглядит больше, словно кто-то перепутал масштаб, словно...»
(что-то, что-то совсем рядом, что знает бабочка-капустница)
Но он все еще не нашел уязвимого места.
Двигатель взревел. Сейчас Бумер сорвется с места и просто сметет их. И Миха опять не сможет защитить Будду.
Он на миг прикрыл глаза, чтобы попытаться прощупать внутренним взором все, что здесь видел. Развалины дома и высохшая пустыня. Миха увидел себя с кувалдой в руках. Черный и какой-то словно не до конца реальный автомобиль. Всего один удар.
Куда? Куда он должен обрушить кувалду?
Двигатель Бумера взревел. Колеса прокрутились в сухой пыли, качнулся воздух, и тяжелый автомобиль рванул с места.
Миха-Лимонад стоял все так же, прикрыв глаза.
Все стало «сейчас».
Куда он должен обрушить молот? На приближающийся с неумолимой беспощадностью Бумер. Но куда?! На лобовое стекло, с которого начал Лже-Дмитрий? На капот, под которым злобно ревет механическое сердце? На хищную улыбку радиатора? Или —
( еще ближе!)
на сверкающую новизной бляху, пропеллер, эмблему BMW? Одну из эмблем механически склеенной реальности, вполне удавшуюся эмблему свихнувшегося Универсума?
Всего один удар. Чтобы остановить... Бумер?
И вот тут его мысленный взор наткнулся на то, что Миха видел, но глаза просто отказались воспринять эту информацию, сочли ее невозможной.
(слушай, пиздовертыш: глаз видит благодаря человеку)
«Смотри на меня, — сказал ему Дмитрий Олегович, — смотри!»
Он и смотрел. Это были лишь слова прощания, только...
Что-то перевернулось в сердце Михи.
Он смотрел. Он видел, как лицо Дмитрия Олеговича, человека, продавшего ему машину, растворилось в густой непроницаемой черноте лобового стекла. Но перед тем как исчезнуть...
Это был лишь краткий миг. Блеснуло отражение. Того, что оставалось за Михиной спиной. Дом... Лишь короткий миг. Но Миха видел, и теперь он знал это наверняка.
Что-то перевернулось в сердце и стало стучаться. Все настойчивей и настойчивей. Все больше и больше проясняя ум.
Миха видел отражение, которое ему успел показать бывший антиквар и директор. В черноте лобового стекла как в зеркале отразился... дом. Только не разрушенный. И... свет полуденного моря. Синева, такая же, как синева сияющей сферы, вставшей прямо над домом.
(избавься от тени)
—Тебе удалось сбежать. Спастись, в последний момент...
Миха открыл глаза. Рев приближающегося Бумера накатывал беспощадной черной волной.
Миха-Лимонад занес кувалду. Еще раз перед глазами мелькнула синева.
«Вот оно в чем дело», — успел подумать Миха.
Тонкая грань, отделявшая его от понимания, сделалась полупрозрачной и начала исчезать.
Зверь живет в тени.