Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
Это место было смертельно опасным для сферы.
«Нет, не так», — вдруг подумал Миха.
Темные линии опутывали сферу, прорывали ее небесную легкость своей угрюмой монолитной тяжестью, заражали червоточиной, где, как в темном коконе, вызревал яд, отрава, и сфера была больна. Но...
Миха все еще стоял с закрытыми глазами.
Но болезнь была не в том. Совсем не в том. Болезнь заключалась в невозможности для сферы отделиться от этого места. Болезнь была в уплывающей сейчас кувалде
(флейте?)
и
Миха-Лимонад открыл глаза:
— Нет, — тихо и внятно произнес он.
И движение кувалды прекратилось.
Поначалу на лице Лже-Дмитрия отразилась просто растерянность. Он несколько нелепо склонил голову, издав губами звук открываемой пробки, и воззрился на кувалду. В его системе координат такого быть не могло. Кувалда не должна была сейчас прекращать свое движение, не существовало силы, способной ее остановить. Потому что...
Онауже шла. Была рядом. Шла к нему. Там, за темными линиями, Лже-Дмитрий видел свой приз, и каким же он на поверку оказался ослепительным! Все его надежды, робкие догадки, томительные ожидания, все предвосхищения оказались лишь жалкими мечтами, бескрылыми радостями добродетельного раба в сравнении с ней.
Онашла забрать сбежавшего мальчика.
И онабыла совершенством.
Там, за темными линиями (вовсе не темными, они лишь затеняли, прятали от мира ееослепительную, обжигающую, сокрушающую красоту!) юная богиняшла к нему.
Приз.
Она смотрела с радостной прямой улыбкой женщины, с чьей плотью он сейчас соединится. Закончены долгие ухаживания, насыщенные трепетом томительной двусмысленности, и отброшен теперь ненужный стыд, они скинули игривую вуаль, покрывало, чтобы наконец насытиться друг другом и всегда быть вместе.
Лже-Дмитрий тихонечко заскулил от восторга.
Она была как Рафаэлева Мадонна. Ее длинные, очень длинные волосы развевались шлейфом, и шла она быстро. И так же, как Рафаэлева Мадонна, прижимала к груди младенца.
(их младенца?)
Маленькое спеленутое существо, о котором мечтала.
И Лже-Дмитрий вдруг понял, что никому из земных мужчин не дозволено лицезреть такой красоты. Потому что ему предложена
(приз)
сама Женственность. И само Материнство.
«Вот! Вот для чего ей нужен сбежавший мальчик!» — чуть было ликующе не завопил Лже-Дмитрий. И вот теперь
(нелепость)
движение кувалды прекратилось.
Растерянность окрасилась несколько плаксивыми нотками: неудивительно, ведь это нелепо, кто решится посягнуть на
Лже-Дмитрий изучающее посмотрел на кончики пальцев: ладонь опять ощупала бильярдный шар, и вот рука начала закручивать невидимый канат. В предстоящий удар он вложит намного больше силы. В носу лопнул небольшой сосуд, и на зажившем было лице некоторые ранки вновь открылись.
Крысолов оказался тем еще хитрецом. Сначала он вытащил Слизняка, а теперь вот выкидывает какие-то фокусы.
Лже-Дмитрий обернулся и дернул головой. Она по-прежнему шла к нему. Ее поступь, длинные, как развевающаяся мантия, волосы... Лже-Дмитрий почувствовал прилив сил. Прекрасное лицо светилось улыбкой, предназначенной лишь ему, вот только на щеке точно так же, как на портретах старых мастеров,
(Слизняк у нас увлекается антиквариатом)
появилась сухая трещинка.
Импульс оказался очень сильным. Стенки завихряющегося столба на миг будто заполнились черным дымом, сделались непроницаемыми, и кувалда, как выпущенная из ружья, устремилась к Лже-Дмитрию. В носу теперь лопнул гораздо более крупный сосуд, дав немедленное кровотечение, а в мозг словно воткнули раскаленный металлический стержень.
Только... В самом конце, прямо перед рукой Лже-Дмитрия кувалда будто наткнулась на невидимый барьер и была отброшена назад импульсом, равным по силе.
Лже-Дмитрий ошалело и неверяще уставился на Миху-Лимонада. Теперь кувалда находилась гораздо ближе к нему, чем к Лже-Дмитрию. Он перевел взгляд с покачивающегося в плотных завихрениях инструмента на Миху, потом обратно, сглотнул, и его нижняя челюсть конвульсивно дернулась.
Медленно, почти неуловимо, кувалда удалялась от Лже-Дмитрия.
— Нет-нет-нет, это все неправильно, — низко и монотонно пробубнил он. И добавил, глядя в сторону, — Нет, нет... — словно потерявшись, встрепенулся, не зная, что ему делать с большим пальцем левой руки. Зрачки на миг застыли. Затем в глаза вернулась осмысленность. Лже-Дмитрий спохватился и начал пугливо оборачиваться, как застигнутый врасплох за чем-то позорным. Но...
Она все еще шла к нему. И это оставалось единственно важным. И тем же восторженным обещанием светились еепрекрасные глаза. Правда, теперь и вторую щеку безжалостно прорезала трещина, уже более глубокая и темная. И какая-то язва съела часть губы, уродуя пленительную улыбку.
Она даже не догадывалась об этом.
«Смотри, что ты наделал!» — безмолвно простонал Лже-Дмитрий, обвиняя то ли хитреца Крысолова, то ли Слизняка.
И тут ему удалось попристальней разглядеть младенца на руках юной богини. Всмотреться, постичь... Взгляд Мадонны сверкнул, и все его тревоги улеглись. О каком же восхитительном материнстве догадывался Рафаэль! Это был не совсем ребенок. Мгновенно Лже-Дмитрий почувствовал прилив сил. Она прижимала к своей груди, нежно, бережно прижимала к сердцу статуэтку размером с младенца. Вырезанную из камня или кости фигурку будды, каких во множестве можно увидеть в любом музее.