Дети Шини
Шрифт:
И тогда, когда конца и края моей истерике не было видно, он взял и поцеловал меня. Быстро и очень точно, так, что от неожиданности я позабыла всё, о чем убивалась минуту назад.
Было ясно, что это провокация, но зато она подействовала мгновенно и весьма эффективно, моментально приведя в чувство. Возможно, он рассчитывал на то, что я тут же вскочу и убегу, но у меня даже нормально возмутиться не получилось.
– Ты же говорил, что...
– Я передумал, - тут же перебил он
– В конце концов, не такой уж я и урод.
От него слышать такое было довольно необычно и забавно, так что я, утираясь рукавами, не удержалась:
– С чего вдруг такая уверенность?
Но он не моргнул и глазом, видимо радуясь, что я хоть всхлипывать прекратила.
– Милины подруги говорили.
Я искоса взглянула на его довольную ухмылочку, точно мы не сидели в колодце на окровавленном снегу и не подыхали от мороза и голода, а кокетничали друг с другом теплым летним вечером на лавочке в парке.
– Ты целовался с Милиными подругами?
– Давай договоримся так, когда мы выберемся, я должен буду рассказать тебе кое-что очень-очень важное. А сейчас сделай всё, что угодно, лишь бы Герасимов протрезвел.
Для Герасимова я притащила целое ведро снега. Половину распихала по пустым бутылкам. Оставшийся же взяла и безжалостно высыпала прямо ему на лицо а, пока он стонал и отмахивался, засунула пару горстей за воротник и на живот под свитер. После чего он так заорал, что я испугалась, что он сейчас встанет и будет меня бить.
Но Герасимов только неуклюже сполз со стола и принялся трясти головой, стряхивая снег.
– Придурочная.
– Не придурочная, а Ваше величество, алкоголик. Давай, соберись уже.
Но он еле стоял на ногах и сильно покачнувшись, свалился в кресло. Я сунула ему в руки бутылку со снегом.
– Что это?
– он, скривившись, посмотрел на бултыхающийся внутри серый из-за остатков вина снег.
– Пей это или ешь, как хочешь. А потом два пальца в рот. И давай быстро.
– Озверела?
– Ты вообще хочешь отсюда выбраться?
– Ну.
– Тогда делай, что сказала.
– Иди нафиг. Я спать хочу.
– Герасимов, не заставляй меня...
Но он демонстративно свернулся в кресле, натянул на голову куртку и затих. Так что мне пришлось снова идти за снегом, а когда я шла обратно, фонарик неожиданно погас, но меня это ничуть не испугало, потому что в данный момент существовали куда более страшные вещи.
В следующий раз я стала растирать Герасимову лицо снегом, и он чуть было не попал мне по уху, когда пытался отбиваться. Но я успела быстро отскочить
Наконец, он поднялся и, шатаясь, пошел в мою сторону. На долю секунды отрезвление Герасимова показалось мне гораздо опаснее падения со стены колодца. Однако в кромешной темноте он моментально потерял ориентацию.
– Послушай, - я попыталась пробиться к проблескам его сознания.
– Там колодец, из него можно выбраться. Тебе будет легко туда залезть. Ведь, турник это твой любимый предмет в школе. Сможешь?
– Пошла к черту.
– Ну, давай же, включи уже мозг!
– я снова метнула снежок, и Герасимов кинулся было ко мне, но его тут же повело, замутило и начало тошнить.
Я вспомнила как плохо было мне и на время милостиво оставила в покое.
Постепенно он стал приходить в себя, и сам попросил снега. Протер лицо, виски и шею. Затем, хмуро спросил:
– Куда лезть?
Для начала его нужно было отвести в колодец. Там мороз и свежий воздух. Чтобы посидел, проветрился.
Пришлось заставить его нагнуть голову и тащить за руку, потому что он то и дело задевал косяки и пытался войти в стену. А в тоннель полез, как слон в мышиную нору. Я толкала его сзади, постоянно опасаясь, что он там застрянет.
Наконец, он остановился, обнаружив лаз, но когда начал в него протискиваться, то неловко задел плечом торчащие сбоку камни и сразу же послышался неприятный гулкий стук. Пока до Герасимова доперло, что происходит, пара камней успела свалиться ему на спину, я дернула его назад. И очень вовремя, потому что в следующее мгновение проход стал стремительно засыпаться. Издалека послышался горестный вой Амелина, но мы уже с бешеной скоростью лезли обратно, опасаясь, что обрушится весь тоннель.
Но тоннель не рухнул. Вместо него рухнула я прямо там, на леденеющий пол. И это был конец. Даже Герасимов это понял. Я ему не сказала ни слова, он тоже. Мы просто валялись потрясенные до самого глубокого отчаяния. Одно радовало: от потери крови Амелин умрет быстрее и легче, чем мы от голода.
– Успокойся, - собравшись с силами, проговорил Герасимов, хотя я не произнесла ни звука.
– Я сейчас всё разберу. Только умоюсь ещё.
И он ушел, а я подползла к тоннелю и крикнула:
– Эй, Амелин, мы сейчас разберем всё.
Но тот не отозвался.
Зато неожиданно из коридора раздались изумленные крики Герасимова.
– Осеева, Осеева, - вопил он.
– Иди сюда скорее.
Было ясно, что что-то случилось, но что ещё могло случиться?
Кое-как поднявшись, я побрела на голос, и по мере того, как подходила к комнате "Килиманджаро" в глазах постепенно светлело. Чернота отступала, тени бледнели, на стенах заиграли световые блики.