Дети Шини
Шрифт:
– Я так питаюсь.
– Ты, что вампир?
Я ещё никогда не слышала, чтобы он так искренне и по-детски смеялся, но от этого простого и легкого смеха у меня в голове стало что-то взрываться, лопаться, крошиться и раскалываться. И по этой нестерпимой, мучительной боли я поняла, что точно не сплю.
– Теперь ты всё знаешь, - наконец, веселым сдавленным голосом проговорил он, - именно поэтому я никак не могу сдохнуть все эти семнадцать лет.
–
– Глупенькая, вампиры не пьют свою кровь, - он поднялся, держа кулак порезанной руки крепко зажатым, и укоризненно уставился на меня.
– Ты разве не знаешь, что так всегда делают люди, попавшие в катастрофу, оставшиеся без воды и еды? Этакий обман организма. Понимаешь? Восстановление сил на короткое время. А ты правда подумала, что я это... Того? Или просто так удачно пошутила?
– Ты режешься грязным стеклом, и у тебя будет гангрена.
– А ты волнуешься за меня?
– он демонически улыбался окровавленным ртом.
– Нет. Меня просто сейчас стошнит.
Я качнулась, задела ногой фонарик, он покатился, стукнулся о стену и погас.
Наступила кромешная тьма.
А дальше мне было ужасно плохо, так, как никогда в жизни, а затем невероятно холодно, потому что Амелин заставил снять всю лишнюю одежду, сказав, что если я замерзну, то протрезвею гораздо быстрее. И сидел на диване рядом, положив руку на плечо, заговаривая зубы всякой ерундой и задавая вопросы, на которые не нужно было отвечать.
– Представляю, как хорошо здесь летом. Тишина, пойкой и природа, почти как сейчас, только в сто раз лучше. Давай, приедем сюда летом? Если тебя отпустят. Я бы тоже хотел когда-нибудь иметь такой дом, наверное, даже больше, чем путешествовать. Или нет, сначала путешествовать, а потом поселиться в таком доме. А ты бы хотела путешествовать? Хотела бы увидеть настоящую Килиманджаро? Я бы хотел. Поедешь со мной в Африку?
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
Конечно, я понимаю, что не поедешь, но неужели так сложно подыграть?
==========
Глава 42 ==========
А потом я спала. Долго спала, может, даже целый день или ночь. И сквозь сон слышала, как приходил и уходил Амелин, как вставал и возвращался Герасимов, как они о чем-то тихо переговаривались, но заставить себя проснуться никак не могла.
Однако когда Герасимов начал вдруг истошно кричать, я подскочила, как подстреленная. Попыталась его разбудить, но он только промычал "что происходит?", выслушал мои сбивчивые пояснения, пробормотал
Он снова крепко заснул и опять принялся громко постанывать.
Я хотела потрясти его, но Амелин меня остановил, объяснив, что если Герасимов проснется, то опять что-нибудь выпьет и никогда не сможет протрезветь. А он хочет, чтобы тот поскорее протрезвел, так как одному разбирать стенку в тоннеле тяжело.
Тогда я предложила помогать ему вместо Герасимова, но он категорически отказался, сначала ответив, что там опасно, потому что камни в стене всё время осыпаются и, того и гляди, могут упасть прямо на руки, но когда меня это не убедило, просто сказал, что там очень темно и жутко страшно. Против этого возразить было нечего.
Но когда Герасимов сначала стал жалобно звать маму, а после сбивающимся шепотом, едва разборчиво с настоящими слезами в голосе принялся ныть: "папочка, пожалуйста, я больше не буду. Не надо, не надо". Я не выдержала.
Встала, достала из аквариума совсем уже короткую свечку и решила уйти куда-нибудь далеко-далеко, лишь бы не слышать этих его стонов.
Но Амелин тут же нагнал меня в коридоре.
– Не нужно. Не жалей его, - заговорил он тихо и поспешно, точно мы опаздывали на урок и стояли за дверью класса.
– Это очень неприятная жалость. Унизительная. Ему бы не понравилась.
От такого укора мне стало неловко. Как будто я сделала что-то стыдное.
– Всем нужно, чтобы их жалели.
– Не правда. Это заблуждение. На жалость напрашиваются только беспомощные и неполноценные. А Герасимов сильный. Ему не нужна жалость.
– Ерунда. Мне раньше тоже хотелось, чтоб меня кто-нибудь пожалел, только было некому.
– Ты не понимаешь. Путаешь. Тебе хотелось, чтобы кто-то выслушал, обнял, погладил по голове, утешил - всё это проявления сочувствия, а жалость - взгляд сверху вниз, моральная милостыня. Язва, которую ковыряют, чтобы посмотреть, как она гниет.
Его внезапный возбужденный и жаркий настрой показался мне более чем странным.
– Зачем ты всё усложняешь?
– Тебе просто повезло. Тебя никогда родители не били. Ты не можешь знать.
– Можно подумать, ты знаешь.
– Я знаю.
Иногда он напоминал мне ребенка, который вдруг вообразил себя взрослым.
– Для начала определись есть ли у тебя родители. Папы типа у тебя нет. Мама неизвестно где. Бабушка и дедушка жили долго и счастливо и умерли в один день. Ты живешь с сестрой - Милой. Разве не так? Тебе самому не надоело? У Герасимова - это жизнь, а у тебя сплошные фантазии и голые рассуждения.