Дети Шини

Ида Мартин

И я нарочно подыграла, что похоже это единственный способ воздействия на таких людей, и тоже всыпала бы ему по первое число. Тогда Амелин в первый раз за всё это время откликнулся, сказав, что в моих способностях на этот счет, ничуть не сомневается и, в течение следующих нескольких часов, больше в мою сторону не произнес ни слова.

В седьмой и девятой комнатах мы обнаружили два места, где кирпичи в стенах были неровно разобраны, открывая доступ к узким потайным лазам.

Жутким, уходящим вниз извилистым

тоннелям с выпирающими буграми каменистых стен и осыпавшимися при малейшем прикосновении. Передвигаться по ним возможно было в лучшем случае ползком.

Добравшись до тринадцатой комнаты, мы опять попали в тупик.

Подземелье оказалось не таким уж большим и бесконечным, так что стало совершенно ясно, что шансов выбраться, у нас больше нет.

На этой почве у Герасимова случился приступ отчаяния. Он разбил со злости разбил бутылку о стену и, едва не уронив фонарь, стал орать, как его всё задолбало, а когда Амелин попытался его успокоить, он со словами "это ты мечтал подохнуть, а я ещё жить хочу" с силой оттолкнул его и стал бить кулаками о стену.

==========

Глава 41 ==========

По мере остывания всего дома, в подвале тоже заметно похолодало. В какой-то момент Герасимов собрался развести костер из разломанных стульев и досок, но когда Амелин сказал, что тоже предпочитает умереть от удушья, потому что это почти не больно, сразу передумал.

Я взяла всё-таки одеяло, закуталась в него, и больше не было ни желания, ни сил двигаться и вообще что-либо делать.

После долгих препираний, решили, что спать нам придется прямо на бильярдном столе в тесном соседстве, чтобы удержать хоть какое-то внутреннее тепло. И как потом выяснилось, то было на удивление разумное и правильное решение. Потому что Герасимов, когда заснул, грел почти, как печка. А вырубился он сразу, стоило ему опуститься на серо-зеленое сукно.

Я же, не смотря на усталость, никак не могла уснуть, поверхность стола была очень твердой, единственная подушка, которую отдали мне, неудобная, одеяло постоянно стягивал Герасимов, а в животе урчало от голода. В голове теснились чересчур тревожные и пугающие мысли.

Амелин тоже не засыпал. Слышно было только его дыхание, музыка не играла, спина напряжена.

– Ладно, - я примирительно похлопала его по плечу, - глупо сейчас ругаться. Ты действительно не обязан был ничего рассказывать. Просто я думала, мы друзья. Мне так почему-то казалось.

Он отозвался моментально, словно только этого и ждал.

– Видимо, я должен был обмануть Петрова, - сказал серьёзно.
– Ради тебя.

– Я такого не говорила.

– У меня никогда не было друзей. Так что не очень-то

умею дружить. Знаю только, что нужно поступать честно. И я старался. Но сейчас всё как-то перепуталось. Теперь вижу, что одной честности недостаточно. Что нужно делать выбор, и всё равно, не важно, что выберешь, всё будет нечестно.

– Ты должен был понимать, насколько мне это важно.

– Но Петрову же тоже важно. Он только и думает, что о своем кино. Живет этим. В нем его смысл, понимаешь? Это очень круто, когда есть смысл.

– Ясно. Петров тебе важнее.

– Значит, всё-таки я прав, это вопрос выбора, а не честности, - Амелин развернулся ко мне лицом.
– Я выбираю тебя. Ты важнее.

И, хотя я не могла видеть выражение его глаз, была уверена, что он смотрит на меня сквозь непроницаемую темень так, как тогда, когда умолял перестать думать об отъезде.

– Отвернись.

Он послушно повернулся обратно, а затем, нащупав мою руку, притянул её к себе и засунул в карман своего пальто.

– Важнее всего. Любых обещаний и клятв. Но, понимаешь, Петров единственный человек, который заступился за меня тогда в Волоколамске. Если бы не он, вы бы меня там и оставили. Помнишь?

Я сразу вспомнила тот момент и Амелина, валяющегося на горе разбросанных шмоток и просящего вступиться за него, и мне стало немного стыдно.

– У тебя, правда, нет ключа?

– Похоже, ты меня совсем за идиота держишь, - он грустно усмехнулся, и это движение отдалось в моем плече.

Мы немного помолчали.

– Почему ты собирался умереть?
– спросила я то, что меня так давно интересовало.

Он немного помедлил.

– Потому что устал и хотел начать всё заново.

– Как это заново?

– Забыть всё, что было, и переродиться. Стать кем-то или чем-то другим.

– Ты серьёзно в это веришь?

Он пожал плечами.

– Скорей всего нет. Но забыть наверняка получилось бы.

– Что забыть?

Я повторила этот вопрос ещё три раза, но он не ответил. И я не стала давить, просто спросила другое.

– Расскажи мне про смерть. Как это вообще?

– Глупая, выброси сейчас же это из головы, - он тут же оживился и опять попытался повернуться.
– Когда допускаешь подобные мысли, они начинают неотрывно преследовать и становятся навязчивой идеей.

– Уж кто бы говорил.

– Пожалуйста, хоть раз поверь мне. У тебя нет причин думать о смерти.