Дети Шини
Шрифт:
– Действительно. Очень жаль, что его здесь нет. В кои-то веки представился реальный шанс показать себя героем, но он и его упустил.
– Зачем ты так? Мы же не знаем, что с ними там случилось.
– А что с ним случится? Сидит уже наверняка дома твой Якушин, в кресле-качалке, трубку курит и на звёзды смотрит. На те же самые звёзды. Только он там, а мы тут. Так всё в жизни устроено.
– Костя, - я села рядом и взяла его за руку, как он это обычно делал, когда пытался поддержать меня - пальцы сквозь пальцы, ладонь к ладони. Скопившаяся
– Мне кажется, ты мой самый лучший друг.
Я, правда, не понимаю, как такое может быть, если мы знакомы всего лишь несколько недель. Но это так. Хоть ты и суицидник, и больной на голову, и фрик, мне с тобой так же свободно и легко, как было с Подольским. И когда мы с ним поссорились, мне этого очень не хватало, а теперь, будто снова есть. Только с тобой намного интереснее, веселее и спокойнее. И мне ужасно не хочется, чтобы мы вот так взяли и умерли здесь, потому что это бессмысленно и неправильно.
Ведь, нам ещё так мало лет, и у нас в жизни ещё ничего не было. Мы ещё ничего не пробовали, не знаем и не видели дальше окон своей квартиры. Я даже не думала, что жизнь может быть живая, а не тягомотная и однообразная, и ты действительно был прав, когда говорил, что с нами случилось - отличное приключение. Но если ты думал о смерти и готов к ней, то я в полнейшей растерянности и не хочу с этим мириться. Уж лучше я упаду и разобьюсь, чем буду медленно терять рассудок и с нетерпением ждать, когда же, наконец, больше не проснусь.
– Знаешь, - задумчиво сказал он.
– А я ведь тоже уже передумал умирать. Из-за тебя, кстати, передумал. Раньше я считал, что смерть - это то, что может остановить каждодневный ужас, отнимающий всё человеческое, что есть в нас.
Когда понимаешь, что кругом только страх, стыд и боль и никогда не будет иначе. Можно жить, взрослеть, терпеть, открывать каждое утро глаза и продолжать пустую борьбу с самим собой и миром. Можно до самой старости закатывать этот камень в гору и снова спускаться за ним, можно надорвать пупок, но невозможно переродиться, стать другим человеком, забыть всё, что так мечтаешь забыть.
Только если умереть и родиться заново. Но сейчас я не хочу перерождаться, больше не хочу этого. Не хочу забывать. Тебя не хочу забывать.
И он поднял голову к звёздам и громко завыл тоскливо и протяжно, точно знал, как это делается, или в прошлой жизни уже делал именно так. И тогда я тоже глубоко вдохнула и завыла вместе с ним, и это был настоящий дикий вой полный отчаяния, горечи и боли.
==========
Глава 43 ==========
Я решительно встала, подошла к стене с выступами и полезла наверх. Я обязана была идти до конца и спасти нас всех.
– Умоляю, не лазь, - закричал Амелин, как только сообразил, что я делаю, попытался встать, но сразу повалился назад. - Пожалуйста.
– Если у тебя не получилось, это не значит, что не получится у меня.
Я наступила ногой на один камень, ухватилась за другой и повисла. Это было очень похоже на то, как я тогда перелезала
Он попробовал подползти боком:
– Стой! Подожди.
Но мне было не до него. Я сказала себе, что не буду его слушать, и оглядываться тоже не буду.
– Тоня, я забыл. Вернись, это очень важно.
Искушающий голос демона.
– Я тебе кое-что дам.
Я непроизвольно замерла. Спасительная, но при этом жуткая по своей сути догадка.
– Ключ?
Он помедлил с ответом, потом едва слышно, но многообещающе произнес:
– Да.
Мгновенно спрыгнув, я бросилась к нему. Ослепляющая ярость застилала глаза, на секунду даже показалось, что убью его прямо на месте.
– Какой же ты больной жалкий урод!
– с силой пнула ногой.
Защищаясь, он закрылся, скрестив руки над головой, и этот механический, затравленный жест, тут же отрезвил меня. Столько раз я видела его, но никогда даже предположить не могла, что он на самом деле значит.
– Давай сюда быстро, - я протянула ладонь к зажатому кулаку, но Амелин ловко, точно играя, уклонился в сторону, так что пришлось нагнуться и пытаться поймать его за шиворот.
Но он оказался проворнее. Свободной рукой быстро схватил за болтающуюся на мне одежду и дернул. Потеряв равновесие, я беспомощно повалилась вперед. И он крепко прижал меня локтем к снегу, так что аж дыхание перехватило.
– Я не хочу и не могу с тобой драться. Пожалуйста, не лазь туда сама.
– Так у тебя есть ключ или нет?
– гневно прохрипела я.
Он разжал пальцы и из кулака выкатился перепачканный кровью белый бильярдный шар.
И тогда я расплакалась от бессилия и собственной глупости так, как не плакала с самого глубокого детства. Навзрыд и в голос.
А Амелин даже не пытался меня утешать, даже не пожалел, вместо этого начал по-деловому объяснять, что необходимо сделать, чтобы привести в чувство Герасимова. Что нужно растопить снег и отпаивать, а ещё эффективнее засыпать его снегом с головой, чтобы уж наверняка.
Приступ горького разочарования в том, что ключа у него не было, и одновременно облегчения, по той же причине, позорно душил слезами.
Тогда он вдруг высказался, что те решения, которые я принимаю в одиночку - глупые, и что я строю из себя "суперменшу", хотя на самом деле боюсь собственной же тени, и что я ещё маленькая совсем и беспомощная.
Но это было не обидно, напротив, я даже оценила его попытки разозлить меня, однако накопившиеся за эти дни переживания, постепенно превратились в глупый, непрекращающийся рев.
В конечном счете, он замолчал и стал ждать, но потом я вспомнила про маму с папой, про Детей Шини, про Якушина, про Павлика, про то, как нас ограбили в Волоколамске, про охотников, про много чего ещё, и всё пошло по новой.