Дети Снеговика
Шрифт:
Впереди показался флажок с торговой маркой «У Ольги», бьющийся на ветру. По вкусу это будет обычный сувлаки, [31] пронеслось в голове, такой можно купить и в моле. Я уже пожалел, что не предложил встретиться где-нибудь в другом месте. У моих ног искорки солнечного света посверкивают во льду, словно личинки асцидий. [32] Над деревьями плывут звуки каллиопы, [33] идущие от новой карусели с табуном белоснежных лошадок. Я пытаюсь представить рядом свою жену, пытаюсь ощутить в своей руке ее ладонь — как она потеплеет, когда я буду показывать ей каменную черепаху, мой старый дом, цитадель Дорети. Но в этот момент Лора кажется
31
Блюдо греческой кухни, род шашлыка из баранины.
32
Класс морских хордовых животных подтипа оболочников.
33
Паровой орган, используется в США на ярмарках и аттракционах с середины XIX века.
— Господи, Мэтти, да ты совсем не изменился, — говорит он, протягивая свободную от трости руку, затем издает это свое гоблиновское «Ух-ух-ух!».
Я смеюсь, несмотря на сжатие в груди, с облегчением обнаружив, что насмешливое добродушие Джона еще способно сломить всякое сопротивление.
— Прости, я опоздал.
— Ты не опоздал. Это я пришел слишком рано. Разволновался, знаешь ли. — Он вводит меня в ресторан.
— За любой! — выкрикивает упитанный грек со своего официантского поста; голос у него зычный и уверенный, как у выкликалы в кадрили. Присмотрев свободный столик у камина в глубине зала, Джон тростью задал нам направление. Он не столько хромал, сколько горбился, и, я подозреваю, трость у него не первый год, потому что при ходьбе она не стучит, а плавно перемещается в воздухе, словно дополнительная конечность. Мы были на полпути через зал, как вдруг двери в кухню распахнулись и в ноздри мне шибануло запахом барашка, огурцов и свежевыпеченной питы [34] — вот когда я понял, чего мне так не хватало все эти «безольговские» годы. Здесь действительно все по-другому. Здесь даже хлеб по-особому сладок.
34
Греческая лепешка.
Толстяк подходит к нашему столику — весь потный, черные волосы всклокочены, как будто, приняв заказ, он собственноручно снимал барана с гигантского вертела.
— Меню подать? — спрашивает он таким тоном, словно у него и в мыслях не было, что нам оно понадобится, и тут же снова кричит: «За любой!» — очередному семейству, появившемуся в дверях.
— Сувлаки, лимонад, — заказываю я. — Правильно?
— Это вы меня спрашиваете? — вскидывает бровь официант и, не услышав от нас выражения протеста, исчезает на кухне. Через мгновение на столе появляется лимонад.
— Мэтти Родс… — вздыхает Джон.
Я улыбаюсь, отхлебываю лимонад и показываю на трость.
— С дуба упал, — объясняет он, пожав плечами.
— Брешешь? — спрашиваю я, но тут же вспоминаю об осах, о прорвавшемся аппендиксе и о том, как он срывался с места и бежал со всех ног — ракетой, сбрасывающей отработанные ступени. Я смотрю на его ухмылку, и незнакомая печаль накатывает на меня ледяным потоком. И этот поток может вынести меня из Детройта, если я ей поддамся. — Да, везло тебе на увечья.
— Пожалуй. Это было в Мичиганском универе за день до первого тура региональных игр. Я гонялся за Линди Эймс, соседкой Коринны по комнате, — помнишь ее? — она сцапала у меня наколенники и давай носиться по всему кампусу, а в итоге закинула их на дуб на плацу. Когда я падал, нога сломалась в четырех местах.
Но
— Очень похоже на проделки Гаррета Серпайена, — говорю я.
Джон расплывается в улыбке.
— Гаррет у нас теперь ведущий редактор «Кар-энд-драйвер». [35]
35
Американский аналог журнала «За рулем».
— Ни фига себе! — присвистнул я, хотя на самом деле меня это не удивило. Я всегда знал, что Гаррет далеко пойдет.
Джон все улыбается.
— Надо же, Мэтти Родс, этот Криминальный Авторитет, — и вдруг здесь, передо мной, собственной персоной!
Я поморщился. Мне совсем не хочется сейчас об этом говорить, Джон не был частью этого. Но я понимаю, что мне, наверное, следовало заранее придумать какое-то объяснение и своему приезду в город, и этому телефонному звонку.
Кушанье подают на белых плоских тарелках. Подцепив сувлаки, я вижу маленькие белые лилии соуса цацики [36] в зубчатых краях питы, кружочки репчатого лука, притулившиеся между кусочками баранины, а сверху — скрученное восьмеркой колесико помидора. Вгрызаюсь в мясо — и передо мной материализуется мой отец: губы в соусе, глаза сияют.
36
Греческий соус, приготовляемый из йогурта, свежих огурцов и чеснока.
— Думаю, если бы я жил здесь, я бы ел это каждый день, — говорю я с набитым ртом.
— Это потому что ты здесь не живешь, — отвечает Джон.
Не переставая жевать, Джон рассказывает, как через год после падения с дерева он бросил учебу и устроился электриком. Мистер Свет — представляется он, дергая себя за жилетку. Человек с Волшебными Руками. Зря, говорит, не окончил колледж, но жаловаться не на что. Он любит свою работу.
Я рассказываю о проектировании торговых центров и жилых секций. Мистер Атриум — называю я себя в тон ему. В какой-то момент мы одновременно поднимаем глаза и, поймав выражения лиц друг друга, прыскаем со смеху. А увидели мы, я полагаю, прежде всего недоумение. Ведь мы с давних пор привыкли думать друг о друге, что добьемся гораздо большего, чем оказалось на самом деле.
Между тем я начинаю замечать, что у нас много общего в поведении: мы одинаково шутим, одинаково вскидываем голову и вытягиваем губы в ниточку, сдерживая смех, оба смотрим не столько друг на друга, сколько на посетителей, прохаживаясь по их поводу в этакой чуть высокомерной окраинно-мичиганской манере. Прошло семнадцать лет, и все же в некотором отношении у меня гораздо больше общего с этим человеком, который даже не был моим близким другом, чем с кем-либо из тех, кого я узнал позднее, включая мою жену. Быть может, когда тебе переваливает за первый десяток, способность сближаться с людьми начинает угасать. Быть может, именно поэтому все мои знакомые, покинувшие город детства, рано или поздно впадают в тоску.
Я подчищаю тарелку корочкой сладкой питы и с наслаждением отправляю ее в рот, чувствуя, как она щекочет нёбо — словно чуть хрустящий воздух. Джон рассказывает о своей жене, о только что купленном доме, о своем шестилетнем сынишке Роджере.
— Надо же, у тебя шестилетний сын! — восклицаю я, и Джон заливается краской.
— Смотрю я на тебя — и все кажется таким нереальным, — говорит он, помолчав.
— Все тогда или все сейчас?
— Ну, я не «ухал» с восьмого класса, но с тобой готов «ухать» сколько угодно. Вот и пойми тут, тогда это или сейчас.
Мы одновременно пожимаем плечами.
— Но Роджера-то ведь ты «ухать» не учишь?
Все, думаю я, надо срочно закругляться с ланчем, надо оставить этого человека в его собственном мире со всеми его ценностями и попытаться каким-то другим способом найти то, что всегда казалось мне утерянным. Я понимаю, что должен это сделать. Но не могу. Слишком далеко зашел.
К тому же у Джона наверняка есть ответы на некоторые интересующие меня вопросы.
— А как там Джо Уитни? — спрашиваю я, хотя с трудом представляю себе его лицо и почти ничего о нем не помню. Но стартовать с него проще всего.