Дети солнца
Шрифт:
Всё в этой квартире – и картины, и книги, и даже разноцветные диванные подушечки – выдавало нездешний уклад жизни и нездешнее происхождение хозяев. И над всем этим летал, шумно хлопая рябыми крыльями и присаживаясь везде, где вздумается, попугай по имени Фриц.
Хозяева Фрица были, разумеется, немцы. Но не те, советские немцы с Поволжья или из Казахстана, которые с конца 80–х зашевелились, сдвинулись с места и потянулись на историческую родину, никогда до того ими не виденную. Нет, эти немцы были натуральные, немецкие немцы. В Сочи они появились в начале октября 1990
Как раз в те дни стало известно о крушении Берлинской стены и слиянии двух Германий.
Первое время загадочная пара почти не выходила из дому, то ли опасалась чего-то, то ли просто привыкала к новому своему обиталищу. Но постепенно, видимо, убедившись, что никому в этом тихом курортном городе нет до них никакого дела, они стали выходить и прогуливаться в сторону моря, и заходить по пути в кофейни и разные торговые места (тогда-то, в зоомагазине на улице Воровского, и был куплен зелёный волнистый попугайчик, названный впоследствии Фрицем). И даже стали общаться понемногу с соседями – кланялись им и здоровались кое-как по–русски. Те, в свою очередь, строили на их счёт самые невероятные догадки.
— Может, наши обменяли их на какого-нибудь шпиона?
— Меняют на своих. А эти по–русски ни бельмеса.
— Скорее, сам он и есть шпион. Бывший.
— Тогда уж не шпион, а разведчик. На нас, наверно, работал.
— А чего ж тогда он из Германии сбежал? Ну, и работал бы до сих пор.
— Чудак–человек. Он же, небось, в ГДР работал, а ГДР-то теперь – тю–тю…
— Не, в ГДР мы не шпионили, это ж, считай, свои были, соцлагерь. Он, если шпионил, то в ФРГ. От них и дёрнул.
— Вообще-то он на разведчика мало похож. Разведчик должен быть незаметным. Вот возьми Штирлица. А этот наш? Высокий, толстый, холёный такой, его ж за километр видно!
— Так может, он, наоборот, сейчас против нас шпионит? Поселился тут, понимаешь, под видом бизнесмена какого-нибудь, а сам…
— Это вряд ли. Староват уже. Да и где в Сочи шпионить? По санаториям, что ли?
— Не скажи! Вон по телевизору передавали: турецкого агента здесь накрыли недавно. Значит, есть чего.
Между тем, немцы (назовём их Карл и Клара) вели тихую жизнь пенсионеров: гуляли по набережной – от Зимнего театра до гостиницы «Ленинград» и дальше, по Курортному проспекту – вниз, к Торговой галерее, заходили в магазинчики, сидели в маленьких уличных кафе, или просто дышали воздухом в какой-нибудь беседке над морем.
Карлу в то время было уже за 60, Кларе около того. Он был розоволицый и рыжеволосый, с мелкими чертами на полном лице, с маленькими голубыми глазками за стёклами тонких золотых очков. У неё, напротив, были большие, печальные глаза, крупный нос, хорошая для её возраста фигура и короткая, под мальчика, седая стрижка. Каждый, кто встречал их в городе, безошибочно узнавал в них иностранцев – по одежде, всегда светлых тонов, по ни к кому специально не обращённым, но всегда наготове улыбкам, по отстранённости лиц. Наши старики не такие, и одеты не так, и выражение лиц другое, и походка…
Между собой и с Фрицем они говорили исключительно по–немецки. Вне дома, если была необходимость, объяснялись с трудом, но по–русски. В хлебном магазине Клара показывала пальцем на белый нарезной батон и спрашивала с виноватой улыбкой:
— Булёшка? Да, да?
Слово «да» она знала лучше других и заменяла им многие требовавшиеся в уличном обиходе слова. В данном случае её двойное «да» означало вопрос: свежий ли батон? Как ни странно, в магазине понимали, о чём она спрашивает.
— Булочка свежая, — отзывалась продавщица, — только привезли.
Раз в неделю такой же неразлучной парой они появлялись на Центральном рынке и шли прежде всего в мясные ряды, где уже были у них знакомые продавцы. Мясо они выбирали долго, тщательно, при этом вопросы задавал Карл, усваивавший русский гораздо быстрее.
— Свиня? Карошо?
— Свинья хорошая, гут! – весело отвечали краснощёкие торговки.
Там же, на Центральном рынке, покупали корм для Фрица, чем всякий раз удивляли продавцов, полагавших, что перед ними – иностранные туристы, а зачем интуристам птичий корм?
На рынок немцы ездили машиной. Это был один из тех редких случаев, когда Карл садился за руль своей «Волги». Машина (новенькая ГАЗ-24 белого цвета) приобретена была одновременно с квартирой, но если в квартире жили, то машина большую часть времени стояла в гараже, прямо во дворе их дома. Однажды, в самом начале их жизни в Сочи, её стукнул какой-то «Жигуль», водитель которого сначала покрыл растерявшегося Карла отборным русским, а потом, услышав в ответ немецкую речь, быстренько улизнул с места происшествия, предоставив странному немцу самому объясняться с подоспевшими гаишниками. С тех пор Карл избегал без крайней надобности ездить по городу.
Случались и другие бытовые неурядицы. Например, соседи сверху несколько раз заливали их горячей водой, что приводило немцев в неописуемый ужас. Или вдруг в разгар лета выходил из строя кондиционер, и тогда они просто умирали от жары. Во всех этих и многих других случаях Карл звонил по заветному номеру, являлся симпатичный человек по имени Володя и улаживал дело. Этот Володя, хорошо владевший немецким (в середине 80–х он работал в Германии), был единственным звеном, связывавшим их с чужим и малопонятным миром здесь, в России.
Клара приглашала его на кофе, заодно выяснялись подробности последних событий. Телевизор был настроен у них на Германию, и все новости, в том числе и российские, узнавали они в интерпретации своих соотечественников. Наши каналы тоже включали, но за скороговоркой дикторов не поспевали и понять мало что могли. Нюансы разъяснял Володя.
— Правда ли, что Москва решила выдать Германии Хоннекера? – спрашивал Карл по–немецки.
— Похоже, что так, — нехотя признавал Володя и, уловив тревогу в больших глазах Клары, добавлял: — Но вы не волнуйтесь! Хоннекер – это Хоннекер, тут особый случай. Никого больше Москва, уверяю вас, выдавать не собирается.