Дети солнца
Шрифт:
— Стой! Подожди!
Но Алёша и не думал тормозить свой великолепный белый фольксваген–пассат, только спросил удивлённо:
— Мам, ты чё, совсем уже?
— Вон он, смотри!
— Кто?
— Маленький, чёрный! Только что повернул!
— Ну и что я должен делать?
— Это ж наш «Москвичонок», дедушкин!
Маленький чёрный «Москвич» остался далеко позади. Я чуть шею себе не свернула. Это был он, никаких сомнений.
— Откуда ты знаешь, что это тот? Ты же в машинах не разбираешься.
— Это я в новых не разбираюсь, а наш узнаю среди всех. Ты заметил, какой у него передок?
— Самопальный какой-то.
— Так это ж дедушка когда-то сам радиатор переделал, представляешь?
— Не–а, не представляю, — говорит Алёша.
Надо же, до сих пор бегает… Да сколько ж ему лет?
— Надо бы на кладбище съездить.
Я говорю это нашим детям при каждом удобном случае, так сказать, внедряю в сознание, приучаю к мысли, что существует такая семейная обязанность, которая и их касается.
— Не сегодня, ладно?
Ладно, не сегодня.
В 1958–м этот «Москвич» был небесно–голубого цвета, весь такой круглый, с надутыми, как у карапуза, щёчками, выпуклыми глазами–фарами и запасным колесом на багажнике, похожем на большую чёрную пуговицу от пальто. Он был симпатяга! Мы с сестрой ходили вокруг, трогали его руками и гладили, как будто он был живое существо, например, собака. Папа отвинчивал сзади широкий колпачок, я тут же совала туда нос и нюхала. Запах бензина казался мне необыкновенно приятным. Маленькая токсикоманка! Я потом не раз это проделывала, чего не скажешь о моей сестре, которая была почему-то равнодушна к запахам.
Мы помещались в нём всей семьёй. Сбросив сандалии, я и моя сестра влезали с ногами на сиденье и ехали задом – наперёд, выглядывая в узкое, сплющенное овалом заднее окошко, из-за этого меня быстро укачивало, опять же в отличие от сестры, которую не укачивало нигде, даже в «кукурузнике». Но как хорошо, как просторно было нам вдвоём на заднем сиденье! Потом подросла наша третья сестра, и её тоже стали сажать с нами, потом появилась на свет ещё одна… К тому же, мы ведь всё время росли и уже не могли влезать на сиденье с ногами, а должны были держать на коленях сначала одну маленькую сестричку, потом другую, да ещё следить, чтобы они не стукнулись головой о переднее сиденье, когда папа вдруг резко затормозит. А если и бабушку брали зачем-то с собой (ясно, зачем — чтобы на море она готовила нам обеды), то он, умница, пыхтя, вёз нас всех семерых.
— Семь человек? — не верит Алёша. — Как же вы туда помещались?
— Запросто. Папа за рулём, мама — рядом, Аллочка у неё на руках. Сзади бабушка и мы с Неллей, а Женька маленькая то у бабушки на коленях посидит, то к нам переползёт. Притом учти, папа был довольно высокий, у него голова прямо в потолок упиралась, так что ему, бедному, приходилось даже немного горбиться за рулём, а бабушка у нас была такая полная, что как раз одна половину заднего сиденья занимала. Что говорить, было тесновато. Но если подумать, — не теснее, чем дома, на наших 23–х квадратных метрах. И потом нам же главное было — ехать.
— И куда ж это вы на нём ездили?
В последнее время я все чаще замечаю у Алёши эту снисходительную интонацию, когда он со мной разговаривает.
— А куда только ни ездили!
На самом деле большую часть времени «Москвич» стоял в гараже, который папа сам сложил из кирпичей во дворе нашего дома. Это был длинный одноэтажный дом типа «барак», в котором в четырёх квартирах проживало семь семей. Машина была на тот момент только у нас одних, и соседи великодушно разрешили папе пристроить гараж к сараям. Двери на гараже были деревянные, сбитые из широких досок, и между двумя их створками оставалась такая большая щель, что когда мы в неё заглядывали, то видели одиноко поблёскивавший в полутьме нос автомобиля. Сбоку к гаражу примыкало ещё одно, совсем уж маленькое строение — собачья будка, у которой не было задней стенки, а было отверстие, выходящее прямо в гараж. Там обитала немецкая овчарка по кличке Тарзан. Днём Тарзан бродил на длинной цепи по огороду и грелся на солнышке у своей будки, а ночью проходил сквозь неё в гараж и там спал на старой автомобильной покрышке, застеленной тряпками. Много лет он исправно сторожил машину, грозно рыча изнутри гаража всякий раз, когда кто-то посторонний просто проходил мимо.
Летом, в жаркий выходной день, папа иногда сажал Тарзана в машину и вёз на Старую Кубань. Там он с разбегу бросался в тёплую, пахнущую камышом воду, Тарзан — за ним, сначала они плыли рядом, но потом, где-то на середине реки, папа вдруг нырял и долго оставался под водой, дразня и пугая Тарзана, который начинал кружить на месте и жалобно подвывать. Папа выныривал, говорил: «Ку–ку!» и весело смеялся. Но это удовольствие – съездить с Тарзаном на Кубань – папа позволял себе не часто. Надо заметить, что в те времена к личным автомобилям вообще относились совсем не так, как сейчас…
— В каком смысле «не так»? — уточняет Алёша.
— Сейчас человек пару лет поездит на новой машине и уже торопится её продать, купить ещё более новую, а там еще… А тогда автомобиль покупали, можно сказать, раз и на всю жизнь, потому и относились к нему трепетно, куда попало не ездили, берегли только для особо важных случаев. Тебе этого не понять, тебя даже за хлебом пешком не вытолкаешь.
Бедный наш папа! Он, хоть и имел личный автомобиль, на работу ездил трамваем через весь город, из-за чего вставать ему приходилось в пять утра. Ещё темно на улице, а он — «Беломор» в зубы — и потопал себе пешочком на остановку, и хорошо, если сразу трамвай подошёл, а то, бывало, стоит там полчаса, ждёт этой «шестёрки» проклятой. Летом ещё ничего, а зимой… Зимой трамваи в Краснодаре всегда плохо ходили. Казалось бы, у тебя же машина своя — садись и езжай! Нет, бензин экономил, резину жалел и вообще… Берег!
Раза три в году, перед большими праздниками — Новым годом, первым мая и ноябрьскими — папа с мамой ездили на рынок в станицу. Они вставали очень рано, часа в четыре утра, садились в машину и ехали за 60 километров от Краснодара, в станицу Холмскую. Там, на большом станичном рынке, всё было дешевле, чем в городе, поэтому закупки делались оптовые — два мешка картошки, мешок лука, целая корзина яиц, целая канистра подсолнечного масла, обязательно — солёное сало, килограммов пять, не меньше, это для папы. Ещё они привозили оттуда парочку живых гусей или даже индюков — на откорм, для чего специально покупался ещё и мешок кукурузы. Ехали гуси из станицы в город с ветерком — на крыше «Москвича», в ящике с широкими щелями, который папа основательно привязывал верёвками к багажнику. Дома их поселяли в сарае, где делался для этого специальный загончик, а сверху устраивался ещё и низкий навес, чтобы гуси не могли поднимать головы и расти вверх, тогда они росли вширь и становились жирными. Каждое утро бабушка не просто кормила, а силой наталкивала их кукурузой — опять же для жирности. Перед самым праздником выбирали наиболее тучную из птиц, и, пока мы были в школе, папа резал её во дворе, перед сараем, после чего мама с бабушкой усаживались в кухне на низкие скамеечки, ставили на пол оцинкованную детскую ванночку, клали в неё зарезанного гуся и начинали быстро–быстро его ощипывать, или, как говорила бабушка, «скубти», при этом пух и перья тут же собирали в наволочку, чтобы потом набить ими подушку. Когда мы приходили из школы, все уже было кончено. Гуся жарили с яблоками и рисом в духовке, предварительно зашив ему брюшко суровой чёрной ниткой. Да ещё натапливали с него литровую банку жира, мы потом мазали этот застывший с жареными шкварками жир на хлеб и ели, это было вкусно.
Но главная поездка на автомобиле была летом – на море. Этой поездки мы ждали целый год, и уже с конца мая начинали надоедать родителям: ну скоро? ну когда? Наконец, в июле или августе родители объявляли, что у них с понедельника отпуск, и что в субботу едем. С вечера папа расстилал на верхнем багажнике огромную десятиместную палатку, укладывал на неё складные столик и стульчики, четыре походных раскладушки, несколько подушек и одеял, заворачивал все это в палатку и привязывал к багажнику, мы бегали вокруг машины, помогая ему натягивать верёвки. С собой брались также: керогаз, кастрюли, ведра, набор пластмассовой посуды, транзистор, книжки, купальники, сарафаны, кофты на вечер и кое-что из продуктов – соль, сахар, крупа. Основные запасы делались по дороге и потом пополнялись уже на месте, в приморском посёлке Новомихайловском, где был большой дикий пляж и разрешалась стоянка личных автомобилей.