Дети Судного Дня
Шрифт:
— Что это ты пишешь? — Алекс опять успокоился и бросил своё тело на кровать.
— Поэма «Антидиг». В ней я подниму вопросы, глубоко волнующие любого обывателя нашей страны, — серьёзно ответил Энди. Он встал, спустил штаны и уселся на унитаз.
Алекс протянул руку и выхватил у друга первую страницу. Под огромными квадратными буквами «Антидиг кодекс» Энди изобразил какую-то дебильного вида морду с тарелкообразными глазами и усиками типичного негодяя. На лице нарисованного идиота была презрительная гримаса, из макушки торчала антенна, а его шея была прикована цепью к коробке с надписью «Юнипак». В завершение вышесказанного следует заметить, что уши вамп нарисовал задом наперёд.
— Это диг? — спросил
— Хм, — хмыкнул Алекс. — Я догадался об этом лишь по заумному выражению лица этого несчастного.
Вообще-то у дигов никогда не торчали антенны из головы или других частей тела; диги всегда ходили в своих специальных очках, являющихся, по сути, дополнительной частью их организма; лица дигов никогда не выражали никаких эмоций. Но в воображении Энди они, по-видимому, представлялись именно такими. Алекс, помолчав, добавил:
— У тебя прирождённый талант художника.
Энди залился краской от смущения, он не привык к похвалам.
— Прости, Алекс, что я перебиваю твою скромную речь в адрес такого ничтожества, как я, но скажи мне: имела ли кровь юной дочери мэра какой-то свой особенный, благородный вкус?
— Нет, Энди. Если бы на её месте была какая-нибудь подзаборная девка, я бы и не почувствовал разницы, — свои слова Алекс подкрепил незамысловатым ругательством. Энди внимательно выслушал его и сказал:
— Так я и знал. Алекс, произнеси-ка первое слово, что придёт тебе сейчас на ум…
— Дерьмо! — выпалил Алекс.
— Ага. Алекс, ты заметил, что с каждым днём процент цензурных выражений в твоей речи всё уменьшается?
— Ну, ты загнул! Прямо как засра… — Алекс внезапно замолчал. Действительно, в словах Энди было зерно истины, и от этого Алекс немного смутился. Как-никак, а он всё-таки носитель культуры, молодой плодовитый писатель… И он аккуратно закончил фразу:
— Прямо как настоящий диг.
— Вот видишь, Алекс, — Энди Эйнджел был всепонимающ и всепрощающ, как некое высшее существо. — Нужно работать над своим языком.
Алекс хотел сморозить очередную гадость, но вовремя сдержался. Одновременно он вспомнил, что диги никогда не снисходят до грязной ругани, и от этого ужасно разозлился. Если бы рядом был Тайтус, лежать бы этому дигу в луже своей собственной крови!
— Вечно так: когда этот Тайтус нужен — его нет!
Энди встал с унитаза, помыл под краником руки и вытерся экзотическим полотенцем в виде трусов. Эти трусы, к слову, остались от предыдущего владельца этого домика. Он давно уже умер, оставив жилище в подарок вампам. Алекс и Энди действительно рыдали от горя, когда спускали в этот же самый унитаз разрезанное на маленькие кусочки тело своего благодетеля. Им пришлось это сделать из-за ужасного трупного запаха, денег на крематорий тогда у вампов не было, а о смерти хозяина властям они так и не сообщили.
Глава 32. Неподражаемый Джадж
Дж. Джадж, 22 года, студент четвёртого курса Медицинского института днём и неумолимый крысник по ночам, проскользнул в прохладное помещение прозекторской, где его с нетерпением ждал новый труп, и плотно затворил за собой дверь. Тело было накрыто непрозрачной клеёнкой, но по торчащим из-под неё грязным ступням Джадж догадался, что это немолодой мужчина, скорее всего, нищий или какой-нибудь другой обитатель дна; к большому пальцу правой ноги стальной проволочкой была прикручена бирка. Столик с инструментами стоял в углу, но почему-то металлическая ложка из их числа лежала на полу, причём сориентирована она была точь-в-точь на дверь. Джадж замер у входа и задумчиво потёр небритый подбородок.
Эта ложка имела какое-то значение, относящееся к нему, Джаджу. Джадж осторожно положил у стены тяжёлую, звякнувшую сталью сумку и медленно, мелкими шажками приблизился к ложке. Та была
Заждавшийся труп предстал перед очами Джаджа; это был обычный мужчина без всяких мутаций, в чём крысник здорово разочаровался. Кое-где на мертвеце уже появилась гнилостная грязно-зелёная окраска, но это были сущие мелочи. Уже давно вид трупной гнили перестал доставлять Джаджу какое-либо эстетическое наслаждение. Он взглянул на бирку, на ней не было ничего, кроме инвентарного номера. Джадж одел положенный для вскрытия прорезиненный халат и такую же шапочку и лишь теперь решил немного подкрепиться. Он извлёк из сумки флягу с приготовленным по специальному рецепту чаем и два огромных куска хлеба, между которыми выглядывала копчёная тушка какого-то мелкого животного. Аппетитно чавкая (от таких звуков могли бы потечь слюнки и у позеленевшего от времени трупа, терпеливо возлежавшего на своём последнем ложе), Джадж сожрал свою немудрёную трапезу, одним глотком осушил флягу и, подкатив столик, приступил к делу.
В течение долгих столетий японские самураи с философским упорством вспарывали себе животы, причём совершали они эту процедуру тридцатью различными вариантами. Джадж знал лишь десять способов так называемого харакири, но больше всего ему нравился самый первый, без всяких мудрёностей. Все десять он постоянно испытывал на попавших под его скальпель телах, оттачивая это искусство до совершенства.
Джадж поднёс нож к губам и провёл языком по острому лезвию. Затем он резко подскочил к трупу и двумя стремительными движениями вскрыл его брюшную полость, стремительность не помешала ему обойти полукругом пупочное кольцо. Из разреза показалась кровь, Джаджу пришлось поднять с пола ложку, простить её и выпрямить. Ею он начал вычерпывать соки мёртвого организма в специальный стакан с мерными делениями. Покончив с инцидентом, Джадж своим любимым ножом продлил разрез до самой грудины, ввёл между окровавленными лоскутьями кожи и мышц кисть левой руки (правая не хотела расставаться с ножом), приподнял и раздвинул края брюшной стенки.
Минут через десять на свет божий была извлечена отвратительного цвета селезёнка. Джадж помял её в ладонях, взвесил, поковырял скальпелем и потерял к ней интерес. Но когда он приступил к извлечению тонкого кишечника, в дверь тихонько заскреблись. Джадж собрал всё, что успел вытащить из мертвеца за это недолгое время, и небрежно побросал органы в раскрытую брюшную полость. Царапанье в дверь не прекращалось, и Джадж, одновременно ища иголку и нитки, крикнул:
— Войдите!
В кабинет прошмыгнул замурзанный и босой смоукер около восьми лет от роду. Не обращая внимания на кровавые деяния Джаджа, смоукер быстро рыскал глазами по сторонам, и волнение его росло с каждым мгновением.